– Содержимое заветной канистры несколько поубавилось. Заметь: спирт водой мы не разводили. Выпили. Кто-то запел нашу любимую песню «Река Вилюй течет», а потом Архиереев, выпивший больше других, завел разговоры на запретную в общем-то тему…

Я сидел напротив Цейхмистера, натянутый, как струна. Молчать! Не прерывать и, тем более, не возражать! Тогда он скажет всё. Сам скажет, как мой давешний мучитель. И если его рассказ окажется многословным, если он будет изобиловать подробностями мученической жизни моего отца, я обязан стерпеть. А потом…

– Архиереев рассказал нам множество подробностей, в правдивость которых здесь и сейчас в благоустроенном московском кабинете за бокалом хорошего коньяка трудно будет поверить, но там, в тайге, когда слышишь голос Вилюя, шумящего на перекатах, всё воспринимается иначе. Архиереев рассказывал историю строительства трассы Якутск – Колыма, участка до Усть-Неры, последних 1042 километров, которые строили заключённые. Собственно, это несколько историй. Например, такая история, о кладе. Один из строителей каким-то образом утаил несколько килограмм добытого им лично золота. Золото он спрятал и будто бы даже назвал кому-то координаты клада. Хорошая байка для кладоискателей, правда? Архиереев плёл эти байки с дальним прицелом, ведь в нашем отряде было несколько геологов из Амакинской экспедиции. Такие ребята найдут тебе и иголку в стоге сена. Конечно же, они заинтересовались, насели на Архиереева, а тот в отказ. Дескать, сам координаты клада не знаю, но знаю имя человека, которому расстрелянный зэк их назвал…

Голос Цейхмистера гудел. От геологических баек у костра он перешёл к разговору о моей матери, о нашем возвращении из ссылки, о той самой пощёчине в Елисеевском гастрономе, где папаша нашей Аннушки заведовал отделом мясной кулинарии. Я уже предвкушал дальнейший, путаный с многочисленными и многословными отступлениями рассказ о нашей дальнейшей жизни от пощёчины до настоящего момента. Борясь с навалившейся дремотой, я уговаривал себя не горячиться, но ясно и толково формулировать вопросы, касающиеся судьбы моего отца – Гамлета Тер-Оганяна.

– Не горячись. – Цейхмистер, как обычно, читал мои мысли. – Я о судьбе Гамлета Тер-Оганяна и толкую!

Вот! Опять моё имя слетело с этих ядовитых уст.

– Я назвал не твоё имя, но имя человека, с которым ты себя отождествляешь, твоего биологического отца.

И тогда я всё-таки сорвался:

– «Биологический отец»! Какое гадкое выражение!

– Пусть так, но я твой настоящий отец, твой воспитатель и ты обязан мне верить. Рассказывая о строительстве трассы Колыма, Архиереев несколько раз упомянул твоё имя.

– Моё?!!

Цейхмистер молчал. Читая по моему лицу, он улыбался. Его улыбка ширилась.

– Он так и сказал: «Гамлет Тер-Оганян», – проговорил он наконец.

Цейхмистер едва ли не смеялся в голос. Его потешало моё изумление!

– Не горячись, мой мальчик! – отсмеявшись, повторил он. – Архиереев упомянул имя твоего отца в тот момент, когда рассказывал о кладе, безвестно похороненном на обочине трассы Колыма в 1949 году. Якобы хозяин клада назвал его место расположения только Гамлету Тер-Оганяну и больше никому.

– Мой отец знает, где клад!!! Сколько же там может быть золота?

– Что-то около пяти килограмм. Кажется, так сказал Архиереев.

– Кажется? Такие вещи надо знать наверняка!

Цейхмистер протянул через стол руку, словно хотел растрепать мою причёску. Он часто так делал, когда я был ребёнком, и я любил этот его жест. Но теперь он показался мне чрезмерно фамильярным. Цейхмистер мне не отец и не имеет права… Меня раздражало в нём всё, и более остального – фальшь его улыбки, которая теперь казалась печальной.