– Вы покидали дом? Может, в ваше отсутствие кто-то зашел и украл драгоценность?

– Нет. Я весь день была дома. У меня появилось очень много работы. Я раз в неделю составляю списки покупок, и в такие дни я обычно очень загружена. Приходится сначала посетить кухню, проверить продукты, потом бытовую химию, опросить домочадцев. Но, к счастью, с тех пор как Александр стал часто ездить в командировки, Марина Анатольевна отпускает весь персонал, кроме меня и повара, на эти дни. Ну а за покупками для себя она ездит сама. Называет это расслабляющим шопингом. Мне же легче. Но все равно пополнять запасы было необходимо.

– Тогда у меня осталась пара вопросов. И смогу вас временно отпустить, пока мне не понадобится что-то уточнить.

– Хорошо.

– В доме есть камеры?

– Нет. Ни одной. Александр не любит камеры. Он говорит, что это вторжение в его личное пространство. Особенно дома. Он нанял охрану, они стоят по периметру дома снаружи и в отдельных комнатах с видом на участок. Но, честно говоря, работают они паршиво. Чаще всего ошиваются либо внутри дома, либо в отведенном для курения месте. Только сплетни собирают о соседях.

– А внутри дома?

– Он уверен, что внутрь дома никто не проберется, а значит, все в безопасности. Но это не так, в дом можно легко попасть, не попадая в поле зрения охраны, уйти – тем более. И домочадцы часто этим пользуются. Да и сами охранники не очень надежные. Марина Анатольевна их меняет почти каждый день.

– Кто-то может подтвердить ваше алиби?

Алиса пожала плечами. Она задумалась о чем-то, вспоминая, а потом отрицательно покачала головой.

– Думаю, нет. В таком большом доме легко потеряться и ни с кем не пересекаться. Особенно если очень хочется. А мне часто очень хочется не пересекаться с Мариной Анатольевной. Она, когда не в настроении, много скандалит. А не в настроении она часто. Почти каждый день.

– Хорошо, осталась последняя деталь.

В конце допроса я попросила ее выпрямить ногу. Достала линейку и измерила ногу в обуви и без обуви. Тридцать шестой размер. Глупо было бы думать иначе, конечно, но я лучше все перепроверю, чем упущу нечто важное.

Алиса недоуменно посмотрела на мои измерения и, пожав плечами, вышла.

Мне нужно было убедиться, что женщин проверять не стоит. Я, конечно, в себе не сомневаюсь, но, если не удостоверюсь, не успокоюсь.

Алиса не сказала мне ничего полезного. Что-то утаила, я это точно знаю, но это я выясню позже. Сначала опрошу остальных, чтобы убедиться, что она мне хотя бы ни в чем не соврала. Единственное, что показалось мне странным, так это то, что она ни с кем не пересекалась в день кражи. Она никого не видела, ее тоже никто не видел. Но это не преступление. У нее просто нет никакого алиби.

Я также отметила для себя, что она не знает об убийстве Кострова. Алиса все это время говорила о нем в настоящем времени. А значит, для нее он все еще жив. Она ни на секунду не задумывалась прежде, чем что-то говорить. Все как на духу. Ее можно вычеркнуть из списка подозреваемых. Но пока что буду иметь ее в виду.

Пока я раздумывала, мне позвонил Владимир Кирьянов. Дело наконец-то сдвинулось с мертвой точки.

– Тань, мы в процессе диалога с сотрудниками Кострова. И у меня есть две новости.

– Хорошая и плохая, я надеюсь? А еще лучше: две хорошие.

– Скорее, обе плохие.

– Выкладывай.

– Короче, никто ничего не знает, не слышал и не видел. Все записи с камер, которые есть, мы быстро просмотрели и отправили на более тщательную проверку. Но могу пока сказать вот что: сотрудники не замешаны в этом. Четко видно, что они все покидают офис через главную дверь. Те, у кого личные машины, записаны у охранника.