Расстроенный Роман молча покинул верхнюю площадку сторожевой башни.

Олег и Ода остались одни на башне.

Невдалеке снова пропел коростель.

Ода зябко пожала плечами, по-прежнему глядя вдаль.

Олег скинул с себя тёплое корзно[57] и укрыл им плечи молодой женщины. Ода прошептала: «Благодарю», слегка повернув голову. Сдавленная интонация её голоса насторожила Олега.

Но вот мачеха повернулась к нему, и княжич увидел слёзы у неё на глазах.

Это пробудило в Олеге сострадание к Оде. Ни разу доселе он не видел свою мачеху плачущей. Отец и раньше ходил в походы, однако Ода всегда провожала его без слёз. И вдруг такое…

– Не печалься, матушка, – промолвил Олег, – коль Глеб всего с двумя сотнями гридней сумел миновать половецкие вежи, то батюшке моему с его-то дружиной все ханы половецкие нипочём.

– Конечно, нипочём, мой юный князь. – Ода постаралась улыбнуться. – Помоги мне сойти вниз.

С самых юных лет Олег чувствовал на себе обаяние этой красивой женщины, своей мачехи, которая вошла в его жизнь, когда ему исполнилось четыре года. Свою родную мать Олег не помнил, зато он надолго запомнил восхищённые отзывы о ней своего отца, вырвавшиеся у него в порыве откровения. Ода с её немецкой речью, режущей слух, первое время казалась маленькому Олегу гостьей из чужого далёкого мира, который незримой стеной стоит за нею, и от него веет чем-то непонятным и холодным. В том мире люди имеют странные имена, носят непривычные для славян одежды и служат сатане, так рассказывал о католиках юному Олегу инок Дионисий, обучавший его грамоте.

Самое первое незабываемое впечатление маленький Олег испытал в шесть лет, когда он и пятилетний Роман ехали вместе с Одой в крытом возке. В ту зиму умер дед Олега, киевский князь Ярослав Мудрый. Той же зимой вся семья Святослава Ярославича, его челядь и дружина переезжали из града Владимира в скрытый за лесами и далями Чернигов. Дорога была длинная. Однажды вечером порядком измучившийся Олег долго не мог заснуть. Ода уложила Олега головой к себе на колени и стала напевать немецкую колыбельную песенку. Олег заснул, не дослушав колыбельную до конца. Он не понял ни слова из этой песни с таким необычным мотивом, с простым «ля-ля» вместо припева, но нежный голос мачехи буквально заворожил и усыпил его.

Уже в Чернигове подросший Олег рассказывал Оде русские былины, а она переспрашивала его, не понимая значения того или иного русского слова. Всё-таки русский язык давался Оде с трудом. Вот почему Ода так любила беседовать по-русски именно с Олегом и Романом: ведь они никогда не подсмеивались над ней за её произношение. Более того, Олег и Роман сами охотно слушали рассказы Оды о Саксонии, о германских королях, о походах рыцарей в Италию… Ода знала, чем заинтересовать мальчишеские умы.

Став постарше, Олег и Роман гораздо реже встречались с мачехой наедине, ведь почти весь их досуг был занят книжным учением, греческим языком, богословием и постоянно усиливающейся подготовкой к ратному делу. Ода же стала уделять больше внимания своему первенцу от Святослава – княжичу Ярославу.

Кроме того, под наблюдением Оды воспитывалась её падчерица Вышеслава. Как-то незаметно для всех Ода обучила Вышеславу немецкой речи, научила её играть на лютне, танцевать саксонские танцы и петь саксонские баллады. Святослав однажды раздражённо заметил при сыновьях, мол, была одна немка в доме, теперь стало две!

Никакой особенной ласки и внимания со стороны Святослава Ода не видела. С годами Олег всё больше замечал усиливающееся отчуждение между отцом и Одой. В глубине души Олег всегда был на стороне Оды, не понимая отца, как можно было не любить такую жену-красавицу. Казалось бы, теперь, когда Ода хорошо говорит по-русски и одевается в славянские наряды, она должна стать ближе Святославу. Выходило же всё наоборот.