Солнце уже уходило к горизонту, тени удлинялись, в воздухе повеяло вечерней прохладой – в майках, конечно, стало зябко, но привычные братья на зябкость почти не обратили внимания, да еще и постоянное движение согревало. Сперва долго рыскали по полю, потом, найдя самолетик, бегали пить дождевую воду к врытой зачем-то в землю срезанной трубе, потом наперегонки рванули к вышке – словом, мёрзнуть им было просто некогда. На бегу Пол, как всегда, принялся играть в «грузовой самолет» – стал носиться, раскинув руки, и изображая гудение двигателей, но Ян на него шикнул. Взрослый, мол, парень, а дуришь, как маленький. Пол прекратил, и вскоре они очутились у вышки.

– Полезли? – предложил Пол.

– Погоди, отдышаться дай, – попросил Ян. – Чего-то сегодня забегались.

– Раньше бы пришли, раньше бы нашли, – развел руками Пол. – Всё док, гадюка. Чего то, чего это. Сперва систему, потом читать, да?

– Ага, – кивнул, вставая, Ян. – Полезли.

Ни одна живая душа в Морозново, кроме братьев Фламма и еще пары отбитых на голову детдомовцев, на вышку не лазила – потому что предприятие это было поистине самоубийственное. Лестница внутри вышки сохранилась лишь частично, фрагментами, и поднималась высоко, этажей на восемь, если считать, как считают этажи в жилых домах. Братья, однако, еще пару лет назад наловчились эту самую лестницу преодолевать если не с легкостью, то достаточно спокойно, и, главное, быстро. И почти без риска: если знаешь маршрут, риск действительно сводится к минимуму.

Первым лез Пол, а Ян, по обыкновению, страховал – как-то так повелось, что старший брат всегда страховал младшего. Боялся ли он в такие моменты за Пола? Конечно. И боялся, и отдавал себе отчет в том, что это риск, и в том, что они делают сейчас не совсем правильную вещь. Но – вышка была для них двоих чем-то большим, не просто убежищем, и не просто местом, где можно было пересидеть неприятности. Чем-то ещё. Чем-то, для чего ни Пол, ни Ян пока что не придумали названия.

И, да, сейчас, летом, лезть было гораздо легче, чем зимой или весной. Лето и осень были для вышки в самый раз.

– Так, и куда его? – спросил Пол, когда они очутились на полу бывшего наблюдательного зала. Зал когда-то был поделен на отсеки, и видно из него было всё поле, но от отсеков давно уже ничего не осталось, а поле, постепенно зарастающее травой, пусть и хорошо видимое, большого интереса не вызывало. – Повыше?

– Дай подумаю, – Ян отобрал у брата украденную у доктора чашечку, и принялся вертеть в руках. – Да, повыше. Желтый же.

– А, ну точно, – кивнул Пол. – Повыше тогда, и…

– И справа, – как нечто само собой разумеющееся закончил Ян. – Отойди влево, сейчас я им там звякну.

Он забрался на обломок какого-то то ли прибора, то ли большого шкафа, встал на цыпочки, и пристроил чашечку на раму одного из уцелевших панорамных окон. А потом щелкнул по ней ногтем, и повернулся к брату.

– Слабо совсем, – покачал головой Пол. – Чуть-чуть ветер был, и всё. Но работает.

– Значит, мало, – Ян спрыгнул вниз. – Что бы ещё придумать?

– Знать бы ещё, что мы придумываем, – вздохнул Пол. – Вот ты это знаешь?

– Нет, – покачал головой Ян. – А ты?

– И я нет, – признал очевидное Пол. – Давай читать?

– Давай, только вслух, – попросил Ян.

Уже почти стемнело, но для братьев темнота была скорее похожа на вечерний сумрак – в темноте они видели почему-то хорошо, лучше остальных. Один из воспитателей, еще когда братья были совсем мальками, водил их к тогдашней докторице (дока еще было, в детдоме работала в тот период докторица, мерзкая, надо сказать, баба), и докторица, осмотрев мальчишек, заявила, что это у них, видимо, такая особенность развития, и не более того. Ну особенность и особенность – братья быстро сообразили, что эта самая особенность дает им в некоторых случаях исключительно преимущества, и порой ею пользовались, но чтобы хвастаться кому-то – ни за что. Ни Пол, ни, тем более, Ян такие вещи давно не афишировали. «Будь как все, не выделяйся» – вот что они четко осознавали, и какому правилу следовали. Выделишься – непременно огребешь. Не высовывайся. Не выдавай себя.