Есть. Оказывается. Вот только для избранных. И эта малышка умудрилась меньше чем за сутки разбередить все внутри своим шоколадным взглядом. 

“Лысь, а давай ты будешь моим папулей…” – все еще, как на повторе, крутится в голове. Вроде невинная просьба. Все дети в этом возрасте любознательны, и им плевать, что какие-то вопросы просто неприлично задавать. Но почему в груди-то так ноет?! 

Преданный взгляд, белозубая улыбка и тонкий, звенящий голосок. Ангел. И она явно любит мать, а та в свою очередь любит свою дочь настолько, насколько это вообще возможно.

Пожалуй, сегодня я впервые задумался о том, а что, если бы у меня был ребенок? Смог бы я быть нормальным, любящим батей? Смог бы меня полюбить кто-то так же искренне и бескорыстно? Получилось бы у меня улюлюкать, играть, потакать, возить в сад своего ребенка? Я ведь в своей жизни ни разу не думал о том, что пора завести семью. Хотя нет, заводят собак. Семью строят. Планомерно. На чувствах, на любви, уважении и доверии. Смог бы я? 

Хотя, если подумать, у нас с Ланой могло быть именно такое будущее, как у нее сейчас с моим братцем. Ее дочь могла быть нашей. Мы могли бы быть семьей. Но в тот момент, когда я чуть оступился, изменив, судьба, видимо, решила, что я такого не достоин. И кого теперь можно винить, кроме себя? 

Не знаю. Но эти большие карие глаза и черные кудряшки дочурки Иланы  покорили. А еще, как я ни старался, не могу отделаться от навязчивой мысли, что Ляся похожа на меня. Черт побери, такого точно быть не может! Но эта дурацкая мысль засела где-то глубоко в подсознании и то и дело скребет. Однако я разговаривал с отцом малышки, и мне предельно четко дали понять, что меня там уже давно забыли.

И в голове, как и при знакомстве, так и сейчас  простреливает имя дочери Иланы. Алексия.

Я, наверное, идиот, и это было бы слишком очевидно, но Алексия – это разве не мужская интерпретация имени Алексей? И если так, было ли это сделано намеренно? И если да, то почему? Все еще любила? Любит? 

– Что же у тебя в голове, Лана… – выдыхаю, упирая руки в бока и вскидывая гудящую голову вверх, не спеша прокатываясь вдоль арены. Ненавижу, когда внутри такой раздрай, когда шатает так, что, кажется, сейчас рухнешь.

Вопросы, вопросы, вопросы, их с каждым часом в моем воспаленном мозгу все больше и больше. А раздрай в душе и теле все круче. А разговор самого с собой – первый признак шизофрении. Все, наотдыхался, Рысев. К началу сезона еще и сам себе отвечать начну. Нет, я долго так не продержусь. Почему, твою мать, я не могу выкинуть ее из головы? Почему, подобно кислоте, внутри разъедает мысль, что она с другим? Другого скоро назовет мужем. Другой скоро станет Алексии отцом. Спит, целует, обнимает другого! А меня рвет на части. Что это? Сука ревность?

Но какое я имею право? Свалился на нее, как снег в июле, и теперь строю из себя непонятно что. Я не нужен здесь ни ей, ни кому бы то ни было другому. Нужно было уезжать. Еще вчера. 

Слабак, Рысев. И я теперь люто себя за это ненавижу.

С арены выхожу уже глубоко за полночь. Бросаю сумку с амуницией в багажник и мчу по адресу в СМС, который прислала одна давняя знакомая. 

Мне нужно расслабиться. Снять это напряжение. И кто, как не умелые женские руки и губы помогут это сделать лучше всего? 

До центра города добираюсь по пустым дорогам в считаные минуты и, парканув машину у подъезда, поднимаюсь на десятый этаж, где уже, открыв двери, в пороге ждет меня подруга.

– Рысев? –  улыбается Ритка. – Я уже думала, не приедешь. Что-то случилось?