Солнечный луч коснулся бледной кожи, и Ягуар убрал ладони. Взяв в руки нож, он ударил, одним движением взрезая кожу, мышцы и мягкую диафрагму.

Алексей захрипел и выгнулся, сам расширяя разрез. Ягуар сунул руку в дыру, нащупал жесткий ком сердца и рванул, выдирая то, что отныне принадлежало великому Богу. Нож обрезал жгуты артерий и вен, чаша приняла кровь. И солнце, отразившись в багрянце, вспыхнуло яростно.

Жертва была принята.

Человек на алтаре еще жил. Мутные глаза его наблюдали за тем, как бьющееся сердце ложится на жаровню.

Горело оно долго.

Дым поднимался и растворялся в небесной синеве. Ягуар был счастлив: ему удалось дать еще немного жизни миру.

Из дома пропали вещи. Анна знала, что Геннадий уедет, хотя до последнего лелеяла надежду. Вдруг передумает. Остановится. Ведь бывает же, что люди останавливались в самый последний миг?

Но в прихожей было пусто.

Исчез столик из ротанга и кованый фонарь-светильник. Ушли телевизор и компьютер. В опустевшем шкафу одиноко висело серое пальто и старая куртка. Анна коснулась ее и поспешно захлопнула дверь. Глубоко вдохнув, она зажмурилась. Глаза жгло. Но сейчас – не время для слез.

Анна прошла на кухню и поставила чайник. Есть совершенно не хотелось. У отсыревшего табака был мерзкий привкус. Тишина угнетала.

Со временем Анна привыкнет. Главное, продержаться это время, пока мозолистая корка равнодушия не затянет свежие раны.

– И однажды наступит утро, – сказала Анна, прикладывая ладонь к стеклу.

Утро наступило в пять тридцать со звонком будильника. Анна сползла с кровати и побрела в ванную комнату. Привычные утренние ритуалы она исполняла механически, пребывая в сладкой полудреме. Но стоило переступить порог, как действительность проломила спокойствие сна.

Автобусная остановка. Ветер в лицо. Колючий снег за шиворот. Каблуки скользят по льду, и руки вмиг цепенеют. Серые переулки выплевывают серых же людей, и на остановке постепенно собирается толпа. Автобус выползает из мглы, рассекая темноту желтым светом фар. Двери его открываются не сразу, приводя людей в волнение, и когда все-таки расходятся, толпа вносит Анну и вжимает в угол.

Дальше поездка. Скрежет. Качание. Запах бензина. Чей-то локоть, давящий на ребра. И длинная женщина в рыжей дубленке кого-то нудно пилит по мобильному телефону.

Анна закрыла глаза. Ехать долго.

С каждой остановкой людей в автобусе прибавляется. И дышать все тяжелее. И когда Анна уже готова сдаться и умереть, толпа вдруг исчезает, перетекая в распахнутые заводские ворота.

Сама Анна выходит на конечной.

Еще полчаса пешком. Прогулка сквозь снежную муть. Знакомая ограда с тусклым фонарем. Черная рыбина авто, притаившаяся в засаде. Лобовое стекло залеплено снегом, на крыше тоже белый горб, но Анна уверена – в машине кто-то сидит.

И вопрос – что нужно ему здесь в полседьмого утра?

Анна обошла машину, не спуская с нее взгляда. И внезапно вспыхнувшие ярким галогеновым светом фары лишь заставили ускорить шаг.

Там, по другую сторону ограды, Анна будет в безопасности.

– Стой! – дверца «Мерседеса» распахнулась. – Да стой же ты!

Анна закрыла за собой калитку и остановилась.

– Это я… мы вчера виделись. Точно виделись. Ты Генкина жена.

Была. Только этот факт – для внутреннего пользования. Кому какое дело, что у Анны с личной жизнью? Переславин же вылез из машины и раздраженно отряхнулся.

– Я тут второй час стою, – пожаловался он.

– Извините, но мы открываемся…

– Да ладно, я не в обиде. – Переславин поставил машину на сигнализацию и шагнул к калитке. Анна попятилась. – Да не дергайся ты. Я вот привез…