Дима сразу увидел мальчика в инвалидном кресле и своих детей, укутанных коричневой тряпкой.

— Мама где? — закричал Давид.

— Там, — указал на дом Сашка.

По его щекам текли слезы, близнецы испуганно смотрели по сторонам и дрожали.

— В машину их, быстро, — приказал водителю Дима, а сам с Давидом забежал в подъезд.

Прикрывая носы рукавами, они побежали по ступенькам вверх.

Давид знал, где квартира. Он рванул ручку двери, а Алена уже была на пороге. Она уткнулась в Давида, он обнял ее и повел к лестнице. В руках у нее были детские голубые курточки. Дима следовал за ними.

Когда они выбежали из подъезда, она оцепенела: детей на месте не было.

— Они в машине, - успокоил ее Давид. — Давай, давай, идем.

Алена была в тапочках и в домашнем халате. Давид посадил ее на заднее сиденье автомобиля, а сам подошел к другу, который остался на улице и кому-то по телефону давал указания.

Алена обняла детей: они плакали, прижимались к ней, мальчики повисли на шее, не выпускали. Она попыталась надеть на них курточки, но поняла, что в салоне тепло, и отложила их в сторону.

Только сейчас к ней пришло понимание случившегося. Хуже этого была только смерть. Она отцепила от себя маленькие ручки, вышла из машины, и, как будто в тумане, подошла ближе к дому. Она стояла и, как завороженная, не отводила глаз от пламени, которое сжигало ее прошлую более-менее устоявшуюся жизнь: да, бедную, можно даже сказать – нищую, но все же она была счастлива здесь. Она впервые чувствовала себя хозяйкой жизни, когда никто не указывает, как быть, что есть, чем заниматься. Да, это была огромная ответственность, и решать ей приходилось сложные проблемы, и работала она, не поднимая головы с утра до ночи! Но она была счастлива как никогда именно в этой квартире, со своими сыновьями. Она нашла себя и даже не мечтала о чем-то большем, потому что дети ей дали то, чего у нее никогда не было: любовь! Они любили ее своими детскими, чистыми, открытыми сердцами, и она ощущала себя самой счастливой на свете!

И осознание того, что это все сгорает на ее глазах, привело ее к истерике. Она никогда так не плакала: громко, надрывно, это был низкий, утробный вой.

Дима давно не слышал этот ужасный звук. Так, очень часто, рыдала его мать. Когда отец начинал ее избивать, она выбегала на улицу и издавала точно такие же вопли. Он ненавидел эти стоны, он знал, что они ненастоящие, что она играет на публику и такие концерты устраивает специально, чтобы ее пожалели, чтобы поняли, каково ей жить с таким одноногим монстром. Почти всегда после такого спектакля отец срывал свой гнев на Диме, носился по дому, по свинарнику, по курятнику и искал его. И если находил, то Дима долго не мог потом ни сидеть, ни ходить.

Когда же он услышал этот звук опять, спустя двадцать лет, он подбежал к Алене и влепил ей звонкую пощёчину.

Она вздрогнула, открыв рот, и посмотрела на Диму. Но не с ненавистью, а с облегченной благодарностью.

Алена только сейчас заметила его.

Дима изменился. Возмужал. Стал еще красивей. В нем появился какой-то невероятный шик. Она рассматривала его и думала: как она вообще могла надеяться быть с таким мужчиной?

Давид в это время говорил по телефону и когда увидел, что его друг ударил девушку, подбежал, на ходу кинув Диме: «Идиот!» - и крепко обнял ее.

Но Алена уже была абсолютно спокойна. Она даже не прижалась к Давиду, а просто стояла не двигаясь. Наконец-то подъехала пожарная машина с включенной сиреной.

— Поехали отсюда, — закричал Дима, — нечего им на это смотреть! Валера, побудь тут, я их отвезу и вернусь.