Моя выходка сходит мне с рук: Марат не только не наказывает меня за самовольный побег, но даже хвалит за то, что клиенты остались мной весьма довольны. Я слушаю его напыщенную речь с опущенными к полу глазами и едва сдерживаюсь, чтобы не взорваться, потому что иначе как насмешкой со стороны Шабаева эту похвалу я назвать не могу.

Моя злость требует выхода, поэтому после смены я сразу мчусь в студию, включаю самый агрессивный трек, который есть в моей коллекции, и начинаю танцевать. Через танец я выплескиваю все, что накопилось во мне за последние дни: постоянный страх о том, где достать деньги, нарастающее беспокойство по поводу приближающегося конкурса и раздражение из-за некоторых миллиардеров, мнущими себя всемогущими и всесильными хозяевами мира. Мои движения резки, и танец получается яростным, но когда стихает музыка, в моей душе воцаряется долгожданное опустошение.

Проходит несколько дней. За это время самодельно починенная мною крыша дает еще одну течь. Устраняю последствия очередного потопа как могу, но понимаю, что кардинально решить проблему может только капитальный ремонт крыши, на который сейчас у меня банально нет средств. Мне приходится взять дополнительные ночные смены в клубе, и лезть из кожи вон, чтобы моей работой остались довольны и дали хорошие чаевые.

И в этой череде постоянных проблем Шабаев вновь дает о себе знать.

Начинается очередная ночная смена. Я уже успеваю разнести несколько заказов, когда на кухню заглядывает Инга. Она смотрит на меня очень виновато, но ее глаза блестят:

– Алиса, слушай, мне очень жаль, что так получилось, но ведь в работе всякое случается, верно?

– О чем ты? – не понимаю я.

– Я про того миллиардера, Шабаева, которого ты обслуживала. Тебе не сказали? Он попросил, чтобы сегодня его обслуживал кто угодно, но только не ты.

Меня будто заморозили: с одной стороны я испытываю облегчение, что он, наконец, понял, что зря тратит на меня время, с другой же стороны, то, как он это преподнес, наносит урон моей безупречной репутации официанта. Я уже вижу, как навострили уши кухонные работники: на первый взгляд ничего не изменилось, все также продолжают деловито заниматься своими делами, но прекратились абсолютно все разговоры – даже Толя перестал распекать нового повара за неправильную нарезку и незаметно придвинулся ближе.

Я делаю вид, что меня абсолютно не задели слова Инги:

– Ну, вот видишь, и на старуху бывает проруха. Поздравляю, теперь ты тоже вхожа к випам.

– Спасибо. Ну, я пойду. Так волнуюсь!

Она подхватывает блюда и уходит. Я собираю заказы, стараясь не давать кухонным работникам повода перемывать косточки за моей спиной, хотя прекрасно понимаю, что сделают они это в любом случае – для сплетен многого не надо. Мое настроение испорчено окончательно и бесповоротно: вместо того, чтобы просто от меня отстать, Шабаев подпортил мою репутацию среди коллег. Не сказать, что я так тесно с ними общаюсь, с большинством из них я поддерживаю нейтральные приятельские отношения, не выходящие, впрочем, за стены этого клуба, но мне небезразлично их профессиональное обо мне мнение.

Сохраняя, впрочем, на лице улыбку, я делаю свою работу: вежливо поинтересоваться, чего желают посетители, дойди до кухни, сделать один заказ, забрать другой, отнести его в другую ложу, попутно уворачиваясь от бесконечных клиентов и не обращая внимания на улюлюканье и присвистывания за своей спиной – и так до бесконечности. Спустя несколько часов ноги гудят: мне бы дать им отдых, но впереди еще три часа смены, потом короткий перерыв, а после перерыва начинаются занятия у младших групп. Однажды я отдохну, даю я себе мысленное обещание, однажды, когда моя студия прославится на весь мир и завоюет всевозможные награды, я найму учителей, которые будут вести мои группы, а сама буду танцевать только для себя. Хотя, кого я обманываю? Для меня будет только счастьем танцевать до самой своей смерти, и абсолютно неважно, болят мои ноги или нет.