Такси доставило их на Володарского к Пищаловскому замку. Под лязг электрических замков, постоянно гремящий в гулких коридорах, следователь провел адвоката, предъявившего ордер юрконсультации, на лестницу, ведущую на второй этаж. Поднявшись по ступеням, они вступили в коридор, где по левую сторону имелись следственные кабинеты, а по правую – «пеналы», куда временно засовывают заключенных, пока за ними не придет конвой. Обоих вид не удивил – бывали в этом коридоре не по разу. Лейтенант зашел во второй по счету кабинет, следом прохромал защитник. Заказав привести подследственного, Мурин предложил Когану присесть.

Кабинет, как и прочие в этом коридоре, представлял собой комнату со скудной мебелью – грубым столом и прикрученными намертво к полу табуретами. Все покрыто толстым слоем краски, как и стены – голые, без плакатов и портретов. Даже столь любимого милицией изображения Дзержинского не наблюдалось. Вид из единственного зарешеченного окна открывается во двор СИЗО.

Ждать пришлось недолго. Скоро дверь открылась, и в кабинет вступил подследственный. Только здесь он опустил руки, до этого сведенные за спиной.

– Присаживайтесь, гражданин Коровка, – сказал Мурин, указав на табурет напротив их стола, и добавил, когда тот подчинился: – Приступим…

Часом позже с той же папочкой в руках он вышел из СИЗО довольный. Процедура предъявления «двухсотки»[14] прошла без затруднений. Для начала Мурин представил Коровке адвоката и испросил его согласия на назначение Когана защитником. Тот не возражал. После чего папка с уголовным делом перешла в руки адвоката. Тот стал ее листать, периодически спрашивая подзащитного об обстоятельствах случившегося. Тот все отрицал, утверждая: «Меня подставили». Коган что-то помечал в принесенной с собой тетради. Мурин, не теряя времени, вел необходимый протокол. Когда беседа завершилась, Коган его молча подписал и посоветовал сделать то же и Коровке. Тот слегка поупирался, но защитника послушал. После чего Коган попросил следователя оставить их наедине. Лейтенант не возражал. Вложив подписанный сторонами прокол в папку с делом, забрал его и удалился. И вот сейчас, шагая к остановке, думал, что расхваленный Коган не такой уж и страшный. Ходатайств он не заявлял. С подследственным повел себя как обыкновенный адвокат, назначенный по делу в приказном порядке. Затруднений с ним, скорей всего, не будет – особенно, если предпринять намеченные меры. Суд вынесет Коровке приговор, а Мурин после будет всем рассказывать, как расследованное им дело не смог порушить даже сам великий и ужасный Коган…

– Коровка – на выход! Без вещей, – велел заглянувший в камеру надзиратель.

Борис встал с нар и направился к двери. Надзиратель отвел его в кабинет, где за столом сидели знакомый ему следователь Мурин и немолодой человек в костюме. На пиджаке его виднелись орден и медаль.

– Здравствуйте, Борис Михайлович, – сказал он, когда его представил Мурин. – Меня назначили вас защищать в суде. Вы согласны?

– Да, – вежливо кивнул Борис, с трудом заставив себя подавить прихлынувшую к горлу радость. Не нужно, чтоб следак ее заметил.

Дальнейшее его немного охладило. Коган задавал ему вопросы спокойно, без эмоций, а, расспросив, без возражений поставил подпись под проколом, подсунутым ему следователем. Когда тот предложил Борису сделать то же, он уперся, но Коган рекомендовал не возражать. С неохотой Борис все же расписался в протоколе. Когда следак ушел, Коган улыбнулся:

– Теперь поговорим, как развалить состряпанную милицией фальшивку. Семейство Щербаченей просило передать вам привет и их уверенность, что скоро встретитесь.