А Света поднялась, прошла в комнату и тут же вернулась.

– Посмотри, – сказала она, протягивая снимок.

Андрей легко взял фотографию, всмотрелся и тут же зажмурил глаза. Не закрыл, не прикрыл, а именно зажмурил, словно опасался, что изображение просочится сквозь неплотно сомкнутые веки. Прошло какое-то время, пока он решился снова взглянуть на снимок. Видимо, его сделали уже в морге. Глаза девочки были приоткрыты, и она смотрела прямо на Андрея. И даже легкая улыбка, казалось, чуть тронула ее губы. Но это был мертвый взгляд, и улыбка мертвая. Но ужаснуло Андрея другое в снимке – все тело было покрыто ранами от ножа. Убийца, видимо, потерял самообладание и бил куда попадал.

– Двадцать шесть ударов ножом, – негромко проговорила Света.

– Многовато, – некстати проговорил Андрей.

– Да уж куда больше. – Света не заметила странного замечания Андрея.

– Это сколько же ей было… Десять лет?

– Восемь.

– Подожди… Ты же говорила, что ей десять! Ты не один раз мне говорила, что ей десять лет, а в школе она отстает на два класса по болезни… Ты же сама мне говорила!

– Врала, – усмехнулась Света. – Чтобы успокоить тебя… Уж больно ты переживал, все добивался от меня, сколько ей лет… Вот я и сказала, что десять. И у тебя сразу все вопросы отпали, поскольку десять лет назад мы с тобой еще не были знакомы. И снова у нас мир, дружба и даже что-то вроде любви, да, Андрюшенька?

– А Лена…

– Она все знала. Дети чуют. Ей и слова-то мои были не нужны. Как-то прибегает ко мне работу, я тут недалеко в магазин на зиму устроилась продавцом… Так вот, прибегает, счастливая вся, глаза сияют, даже шапочку не успела надеть – папа звонил! Это ты как-то среди зимы вспомнил обо мне…

– То-то мне Саша сегодня в машине намекнул… На тебя, дескать, Лена была похожа.

– Да что там Саша! Весь Коктебель об этом судачит! Но теперь-то тебе нечего бояться, никто на шею не сядет!

– Лучше бы уж села. – Андрей осторожно положил снимок на стол изображением книзу.

– Эти бы слова, да чуть пораньше, – тихо проговорила Света. – Я этот снимок каждый вечер под подушку кладу… И знаешь, к утру раны у нее на теле меньше становятся. Представляешь, затягиваются. Когда мне в милиции этот снимок вручили, раны были куда больше… Не то что сейчас… И глаза у нее на снимке открываются все больше, улыбка появилась… Слабенькая такая улыбочка, но все-таки… – Света взяла снимок и, склонив голову к плечу, еще раз всмотрелась в него. – Надо же, улыбается. У нее раны ведь совсем затянутся, да? – Света доверчиво посмотрела на Андрея, словно ожидая, что он подтвердит ее слова.

– Ладно, – сказал он. – Разберемся. А почему милиция его не взяла?

– Они не знают, кто это сделал.

– Ты не сказала?

– Нет.

– Почему?

– Так надо.

– Ты не хочешь, чтобы его наказали?

– Ты что?! Конечно, хочу!

– Не понял?

– Я не хочу, чтобы его наказала милиция, не хочу, чтобы был суд, чтобы все выясняли, выспрашивали, уточняли подробности, куда он вначале ударил, куда ударил потом, изнасиловал он ее сперва или задушил… Не хочу. Ни милиции, ни суда, ни приговора не хочу.

– Тогда я сам с ним разберусь.

– Нет, не надо.

– Так. – Андрей посмотрел на бутылку, в которой еще оставался коньяк, но наливать не стал. Разговор опять оказался за пределами здравого смысла, Света, похоже, поплыла, и психиатр ей бы не помешал.

– Думаешь, умом тронулась? – Она усмехнулась. – Нет, – захмелев, Света медленно поводила указательным пальцем из стороны в сторону. – Я не хочу никакого правосудия, никакой людской справедливости. Я хочу божьей кары. Бог не может такое простить. Вот он пусть его и накажет. Как сочтет нужным. И как бы он ни поступил, я буду согласна.