– Дело в том, сынок, – объяснил наставник, – что изо всех народов и стран сюда слетаются души, отрёкшиеся от Отца, хулившие Создателя мира. Бегут как угорелые, готовы задавить друг друга на переправе, потому что правда Божия гонит их. Страх придаёт им прыти. А праведная душа никогда не проходила этим путём. Теперь ты понимаешь, отчего Харон так разъярился на тебя.

Едва он окончил, как мрачная равнина дрогнула и затряслась, и всё вокруг так страшно поколебалось, что душа моя ушла в пятки. Зарыдала, застонала земля, дохнула бурей, и над ней засверкали багровые молнии. От нестерпимого блеска и грохота я лишился сил и упал. И мгновенно заснул мертвецким сном.

Проснулся я (лучше сказать – очнулся) от терзающего слух тяжкого гула. Протёр глаза, поднялся на ноги и принялся озираться вокруг: где я?

Реки не было. Я стоял у самого края обрывистой бездны. Внизу еле виднелась как бы долина или ущелье – оттуда и доносился тот самый гул, разбудивший меня. Он происходил от множества слившихся воедино человеческих воплей. Как ни вглядывался я в туманную глубину, ничего не мог разглядеть.

– В эту пропасть нам предстоит сойти, – промолвил поэт. Он стал вдруг ужасно бледен. – Я вперёд, а ты следуй за мной.

– Как же я пойду, когда вижу – и ты оробел? Вон как побледнел! А мне-то каково?

Он покачал головой и усмехнулся.

– Эта бледность – от боли сердечной, не от страха. Тоска несчастных, которые там, согнала краску с моего лица.

Он начал осторожно спускаться, и я за ним. Так вошли мы в первый круг, именуемый Лимб: обруч, опоясывающий бездну.

Я вслушался. Здесь как будто утихли тяжкие стоны, лишь бесчисленные вздохи заставляли трепетать вечный воздух. Не мука, но горе, в которое погружены бесчисленные толпы людские – мужчины, женщины, дети, старики.

– Отчего ж ты не спрашиваешь, что это за тени? – обратился ко мне учитель. – Прежде чем мы двинемся далее, ты должен узнать суровую правду. Эти люди не согрешили и много делали добра. Но ни благой нрав, ни чистое сердце, ни ум не спасли их. Это некрещёные. Только святое крещение – теперь-то я это знаю – дверь спасительной веры. Те же из здешних, кто жил до эры Крещения, – те не ведали Истины и не хотели знать о Боге.

Он помолчал и добавил:

– Видишь, мой мальчик, к этому печальному обществу принадлежу и я. Неведение Бога, а не какое-то преступление погубило нас. И вот, мы здесь пребываем в вечной жажде правды, но без упования.

Едва он сказал это, отверзлись мои глаза, и в сумрачной толпе увидел я множество известных и даже великих людей, чья участь – томиться в туманном мраке как бы в ожидании окончательного приговора. И великая печаль овладела мной. И вера в милосердие Божие поколебалась. И я спросил с дрожью в голосе:

– Учитель и господин мой, скажи: а было так, чтобы кто-то вырвался отсюда – своей ли волей, молитвой ли, помощью ли друга? Неужели никто из них не удостоится вечного блаженства?

Он призадумался и ответил не сразу:

– Видишь ли, когда ещё я был здесь совсем новичком, свершилось невероятное. Сверху пришёл Некто могучий, в венце и с оружием, как победитель. Из глубины он извлёк за руку Адама, и сына его Авеля, и Ноя, и Моисея-законодателя, и боголюбивого патриарха Авраама, и песнопевца царя Давида, и Исаака, и Иакова с сыновьями и с женой Рахилью, с которой тот претерпел столько невзгод. И ещё многих иных. И Он вывел их отсюда и забрал с Собой в блаженство. Так было. Но знай: более никакие человеческие души из этой мглы не смогли вырваться.