– Пол! – У Элоди заканчивалось терпение.

Выхода не было. Я сделал несколько пробных шагов, и мы на пару зачастили раз-два-три, раз-два-три, несмотря на то что наш счет ни в коем случае не совпадал с музыкой.

К моему удивлению, я достаточно быстро приспособился, делая два шага на раз-два и замирая на счет три, чтобы обдумать дальнейшее направление.

– Раз-два – налево, раз-два – направо, раз-два – туда, – приговаривал я. – Раз-два – осторожнее, раз-два – черт побери, раз-два – простите, мадам… – Ну, и так далее.

Элоди потихоньку расслабилась и втянулась:

– Как насчет тебя Пол? Тебе не грозит скорая свадьба?

– Раз-два – нет.

– Ну как-то же ты там развлекался в Калифорнии? Ты ведь вроде прославился?

– Раз-два – вроде того, – признался я.

Последние несколько месяцев фотографы охотились за моими ногами. Путем трагичной случайности я и мои колени стали известны благодаря ношению килта. Это привело к тому, что нас стали снимать в рекламе: кроссовок для бега, носков и крема для удаления волос (последнее, должен заметить, исключительно благодаря фотошопу).

Я достиг того уровня славы, когда проводишь много времени в такси, за которые не платишь, и попадаешь в ночные клубы без очереди, где посетители думают, что каждое твое слово – шедевр, и хотят с тобой переспать. Однако те калифорнийские девушки, которых я встречал, даже во время оргазма думали исключительно о своей карьере и не искали серьезных отношений с кем-либо ниже уровня помощника режиссера.

– Раз-два – была одна девушка… Черт! – Мы влетели в пару, вплоть до этого момента казавшуюся сросшейся. Теперь же они были разъединены и уставились на нас в ярости.

– Mais qu’est-ce que vous foutez? – возмутился пожилой мужчина в костюме и с узким галстуком.

«Какого черта вы творите», – понял я и честно ответил:

– Je ne sais pas[18].

– Жто ече жа рас-тва рас-тва? – с чудовищным немецким акцентом спросила партнерша мужчины; ее волосы были выкрашены в цвет дегтя.

– Мы танцуем вальс, – объяснила Элоди.

– Ici, c’est le ton-go[19], – заявил мужик.

То есть танго, понял я.

– А как насчет этих? Они тоже танцуют тон-го? – Элоди ткнула пальцем в парочку, которая, покачиваясь из стороны в сторону, целовалась взасос.

– По крайней мере, они дзелают это беж важих рас-тва-трёх, – заявила дама, и ее брови, выкрашенные в цвет волос, возмущенно подпрыгнули.

– Это публичное место, и мы имеем полное право считать вслух, сколько нам приспичит. Полюбуйтесь! – Элоди гордо задрала руки в ожидании, что я снова поведу ее в нашей имитации вальса, но я взял ее за руку и увел прочь.

– Пойдем отсюда, – сказал я ей, – если ты одолжишь мне денег, я куплю тебе выпить.

– Ну и кто эта калифорнийка, из-за которой ты уже и до трех сосчитать не можешь?

Мы снова арендовали велосипеды и доехали до переполненной террасы в кафе гостиницы «Одеон».

Элоди заказала два бокала шампанского, чтобы отпраздновать наше воссоединение, и вид игристого напомнил мне о том, как хорошо снова быть в Париже.

– Она не калифорнийка, а англичанка. Мы один раз встретились в Лас-Вегасе и еще раз – на Венис-Бич[20], сразу после фруктовой битвы с твоим отцом.

– И кто она такая? – Напоминание о семейных неурядицах не могло отвлечь Элоди от возможности вдоволь посплетничать.

– Океанический эколог.

– Хиппи? Она ноги-то бреет?

– Да.

– А все остальное?

– Не твое дело, Элоди.

– Как ее зовут?

– Глория. Но фамилия у нее Мандей[21], так что все зовут ее просто Эм.

– Эм?

– Ну да, как начальницу Джеймса Бонда.

– Я надеюсь, она моложе и красивее, чем начальница Бонда?