Она подышала, готовясь, и глянула в окно. В стекле бледно и размыто отражалось испуганное лицо, не очень похожее на Алино – видимо, из-за неровного света. За стеклом вместо залитого солнцем леса была теперь непонятная серость, на которой, как вышка сквозь метель, на очень короткое мгновение появлялась, чтобы тут же исчезнуть, какая-то пугающе четкая деталька сложной формы.

Аля потянулась к окну, чтобы разглядеть эту детальку, и ткнулась во что-то лбом. В тканую обивку спинки переднего кресла.

– Аль, подъем, подъезжаем, – сказала Алиса.

Силы кончились внезапно и сразу.

При вязании важно не отвлекаться и не вдумываться, а просто позволять пальцам накидывать петли так, как надо. Как им надо, как спицам надо, как свитеру надо, но не тебе – ты только помешаешь. Поэтому Аля так и не научилась вязать. Она же не приложение к пальцам и не тупой станок на одну операцию, она вообще-то духовно богатая и постоянно развивающаяся личность, ей одно и то же движение пять тысяч раз подряд повторять неинтересно.

Мама и дауани смеялись, пытались показать и объяснить, потом махнули рукой.

А теперь и Аля махнула рукой. На себя.

Она не помнила, сколько петель успела накинуть. Пять, семь, может, больше. Она не помнила толком, на что убила эти петли: сразу бежала по дороге через карьер или, наоборот, углублялась в лес, продираясь сквозь сугробы, чащу, а потом сквозь серый кисель, в котором терялись пространства и направления, который быстро наливал тело свинцовой усталостью и который заставлял замирать, покачиваясь, пока не стукнешься лбом о спинку стоящего впереди кресла.

Еще она вроде бы обыскивала домик от крыльца до чердака – подвала все-таки не было, Марк мелкий свистун, – причем не только свой, но и соседские. Гопота растерянно гоготала, но не мешала, а древняя пара на соседней улочке участливо спрашивала, не вызвать ли девочке скорую. Девочка устало согласилась, приняла поданную термокружку с особым каким-то успокаивающим чаем, села ждать – и стукнулась лбом о спинку кресла.

Еще Аля пробовала смириться и получать удовольствие от дури, в которой застряла. Снег свежий, компания хорошая, шашлык вкусный: ешь-гуляй сколько влезет. А что не влезет, на следующем круге доберешь. Аля честно смаковала, грызла, жевала, пока челюсти не заболели, под весело-изумленные взгляды Алисы и всех остальных. Потом пресыщенно подумала, что можно удариться и в остальные удовольствия: похмелья-то не будет и репутация не пострадает, поскольку через несколько часов все обнулится. А за несколько часов можно многое успеть. В хорошей-то компании.

Это допущение буквально вывернуло Алю: она еле успела добежать до туалета. В туалете она мечтала о том, чтобы очнуться, тюкнувшись лбом о спинку переднего кресла, страстно мечтала, но нетушки: пришлось претерпеть все-все муки, слезы и горечь, связанные с выворачиванием наизнанку, так что сил едва хватило доплестись до кровати в спаленке, рухнуть – и вот тут только и очнуться в электричке. И мучиться полчаса от фантомного жжения в пищеводе и от помойки во рту. Больше она к шашлыку не притрагивалась. Ни разу.

Еще Аля скандалила с администратором, прятала ноутбуки, пока все катались с горки, и, наоборот, добивалась, чтобы никто кататься не шел, а все немедленно ударились в шашлыки и танцы или, если уж так неймется поиграть, не тратили времени на непонятно какой релиз непонятно чего, а сели бы кружком да ладком и подключились бы к PUBG, Call of Duty или старой доброй «Доте». Настойчивость срабатывала через раз, скандалы не дали ничего. Хотя остальным, не только Алисе, было за Алю жгуче стыдно, а Тинатин почти в каждом случае высказывалась по этому поводу развернуто и повторяясь только на ударных моментах. Никто ни разу не сказал: «Зря мы тебя позвали». Но думали об этом все. Выразительно и четко. А потом неизменно растекались прочь, Аля оставалась одна и, как ни пыталась держаться прямо, моргать пореже и не присаживаться, рано или поздно тюкалась лбом в спинку переднего сиденья.