Дуня рисовала две недели и все дни домашние обсуждали её картину. Иногда ей помогала Маша. Девочка с трепетом брала кисть и прорисовывала листочки, как учила сестра, а потом подолгу смотрела на них, удивлялась, что она смогла сделать так красиво.

Мужчинам не было ходу на женскую половину и даже отец там не появлялся, но это не мешало всем всё знать.

С неохотой Дуня прерывалась на походы в церковь, на обучение домашнему хозяйству и чтению единственной в доме книги под присмотром дедова Веденея.

Дед надеялся породниться через внучек с боярским родом более высокого статуса. Сам-то он стоял чином ниже окольничих и даже воевод, хотя с последними уже не так всё очевидно. Но чтобы осуществить задуманное, девочки должны получить хорошее образование. Вот и выделил он им старого Веденея. Тот много где побывал и повидал, а главное, в молодости учился философии в европейском университете и любую книжку объяснить может.

Наконец наступил тот день, когда Дуняша объявила о завершении работы по украшению светёлки. В последние дни она не торопилась, потому что дала Маше задание и сестра шила ей из лоскутков верхнее одеяло.

Мария с девушками собирала из кусочков узор, повторяющий картину на стене. Дуня всего лишь попросила сестру собрать из обрезков, коих накопилось множество, покрывало на кровать, а Маша сама уже усложнила себе работу.

И ведь справилась!

А потом она с дворовыми девушками сделала в таком же духе гору подушечек, и под конец всем девичьим коллективом на окна были водружены деревянные карнизы с занавесками, а на пол брошен сплетённый из верёвки коврик. В будущем плетение усложнится, и это искусство получит название макраме, а пока у Дуни была брошена однотонная и простоватая на вид плетёнка, но она удивительно гармонично сочеталась со всеми новинками в комнатке.

— Девочки, отец Варфоломей настаивает на том, что он должен увидеть ваш рисунок, — обнимая дочек, сообщила Милослава. — Дворня по всему городу разболтала, что вы расписали стену в светелке, как в храме. Слухи пошли…

Маша побледнела, а Дуня сжала кулаки и выпалила:

— Пусть приходит, но не один. Не нравится он мне.

— Доченька, да как же… в девичью, да не один.

— Матушка, а ты съезди в женскую обитель в Серпухове, поговори с игуменьей и заручись её поддержкой, — предложила Машенька. — Пригласи к нам матушку настоятельницу, пусть она посмотрит, а когда заручимся её поддержкой — позовём отца Варфоломея. Там же твоя тетушка живёт и её сестра там же, так может скажут словечко за нас?

Милослава сидела, задумавшись и что-то решив, мотнула головой:

— В Серпухов я не успею съездить, да и игуменья там… — боярыня поморщилась.

Дуня с Машей больше ничего не могли предложить. Дуняша только удивилась сестре, которая вдруг насторожилась против отца Варфоломея. Ранее она ему в рот смотрела.

— Если успею, то приглашу боярыню Никитину с дочерями и Сергееву, — Милослава ещё подумала и махнула рукой: — Спрошу у Ирины, что у Кошкиных приживалкой живет, уместно ли Евпраксию Елизаровну зазвать на смотр картины.

Дуня обрадовалась:

— Спроси, мама, сегодня же спроси!

На Никитиных и Сергеевых у неё надежды не было. Дед говорил о них, как листиках на ветру — куда ветер дует, туда и они всем родом смотрят.

— Ох, дочка, мы словно к битве готовимся, — посетовала Милослава, — надо с отцом вашим посоветоваться.

— Ты с тётей Ириной переговори, — попросила Дуня, — а там видно будет. Не надо пока мужей втягивать в это. Женским умом всё решим, а потом уже надавим на остальных.

— Ишь ты какая! — воскликнула Милослава и засмеялась. — А и верно, Дуняша. Сами красоту оценим и решим, как дальше быть. Но что делать, если боярыня Евпраксия Елизаровна себе такую же красоту домой захочет?