Ну, если не будет трясти, то, может, и удастся, если я внушу себе, что все хорошо и в этом с виду неподъемном цеппелине мне ничего не грозит. Надо было намахнуть для храбрости перед вылетом… Интересно, а здесь мне продадут алкоголь? Мне ведь только девятнадцать? Или, кроме пива, ничего нельзя?

Сосед плюхается в кресло. Затем подцепляет мыском ботинка на правой ноге пятку левого, сбрасывает его, потом проделывает ту же манипуляцию со второй ногой, вытягивает обе вперед и удовлетворенно вздыхает.

Подтягивая плед повыше, я искренне морщусь.

Ну, во-о-обще отлично… Сенкью вэри мач, так сказать, и энджой. Тем более вся ночь впереди.

Взлет проходит по обычной схеме. Я молюсь всем богам сразу, и когда самолет выравнивается, вздыхаю с облегчением. Состояние более-менее, главное, чтоб не трясло. Хотя нет… трясти все равно будет, мы же полетим над Атлантикой. Тогда главное, чтоб сильно не трясло.

Нас поят, кормят, снова поят (только водой-чаем-кофе, к сожалению), затем гасят свет, и все готовятся ко сну.

Мой сосед, видимо, пассажир со стажем, быстро вырубается и начинает тихонько похрапывать, а я пытаюсь отвлечься просмотром фильма да прослушиванием аудиокниги. Выбираю самую скучную, чтоб побыстрее заснуть, но разве тут заснешь?..

Самолет то качает, то трясет, мы то набираем высоту, то сбрасываем, я отказываюсь понимать, что за ерунда творится с пилотом… или автопилотом, скорее уж.

Так проходит час-другой, может быть, даже третий, когда я наконец решаюсь выбраться в туалет, да и ноги размять заодно. В салоне полумрак, где-то горят экраны редких телефонов, несколько пассажиров шепчутся, увлеченные диалогами, но в основном все спят. Я пробираюсь к ближайшим туалетным комнатам, где в этот час уже нет очереди, и запираюсь изнутри, чтобы умыться, продышаться и взглянуть на себя в зеркало.

Ну и видок… Провожу ладонями по лицу. Мои светло-русые волосы вдруг резко потускнели, тоже паникуют, что ли? Перед вылетом я их собрала в аккуратную «булочку» на макушке, теперь на ее месте — извергающийся вулкан. Под глазами тени, в самих глазах — затаившийся ужас полета, а нижняя губа вся искусана. На взлете, наверное, перестаралась.

Внезапно самолет встряхивает.

С совсем не тихим «а!» я пальцами впиваюсь в угол раковины, а ноги ставлю шире для равновесия.

Пластик на стенах потрескивает, а сама машина заходится какой-то мелкой рябью.

В голове темнеет и начинает шуметь. В этом замкнутом помещении еще страшнее. Мне надо выйти, пока я окончательно не потеряла сознание — хотя я его ни разу в жизни не теряла, — выйти и посмотреть, как там люди и стюарды. Если все спокойно и никто не бегает в панике по салону, то и мне станет полегче.

Вслепую я нашариваю защелку и вываливаюсь из туалета.

В спокойно спящий салон самолета.

Из груди вырывается всхлип, и я съезжаю по стенке вниз, садясь прямо на пол. Под которым тоже что-то стучит, вибрирует и перекатывается. Я знаю, да, умом я знаю, что это не так, но у страха глаза велики, и воображение сейчас рисует огромные фантастические механизмы с шестеренками, которые крутятся с астрономической скоростью, приводя машину в движение.

— Мисс, с вами все в порядке? — раздается над моим ухом английская речь.

Голос мужской и участливый. Представляю, как странно я выгляжу, сидя прямо на проходе и сжавшись в комок от страха.

Не размыкая век, я киваю, на автомате отвечая по-русски:

— Д-да, все нормально.

— А… ну отлично, — отвечают мне также на русском, — а то со стороны и не скажешь.

Я даже не успеваю удивиться, но боком чувствую тепло чужого тела, так как незнакомец опускается на пол и садится рядом со мной. Это несколько приводит меня в чувство и помогает заземлиться, что ли.