- Ты дура, что ли? - шипит мать. - Соседи ментов вызовут не дай бог.

По щекам катятся предательские слезы. Я молча убегаю в комнату, закрываюсь, продолжая всхлипывать, толкаю тумбу. И только когда она упирается в дверь, выдыхаю, прикрыв руками лицо, опускаюсь на пол, чувствуя, что меня по-прежнему трясет. Ненавижу ее. Ненавижу. Все из-за нее. Все беды из-за этого человека, которого мне приходится называть матерью.

***

- Эй, Олька! Открывай давай! - мать со всего размаха долбится в дверь, я испуганно подскакиваю на кровати.

Щурюсь, не понимая, что происходит. За окном хмурый рассвет, часы показывают пять утра.

Тумбочка немного отъезжает в сторону, мать просовывает руку и начинает толкать дверь.

- Ты что творишь? - вскакиваю с кровати и убираю преграду.

Вчера я так и легла спать. Точнее сказать, свернулась клубочком на диване, не раздевшись, и в итоге вырубилась под пьяные разговоры с кухни.

- Это ты что творишь, дура, - мать шатается, пьяна. - Ты на черта орала так вчера? Володька чуть дуба не дал.

А лучше бы дал. Только подальше бы от этой квартиры.

- Он меня схватил.

Мать закатывает глаза.

- Идиотка ты что ли, совсем? На хрена ты ему сдалась, малолетка несчастная? Уже и слова тебе сказать нельзя. Учти, Олька, будешь так орать - выселю нахрен. Мне это все не нужно.

Я не выдерживаю. Может, из-за сонного состояния еще не соображаю, что стоит говорить, а что нет, но слова сами срываются с губ.

- Можно подумать, я так ору не из-за тебя!

Она меняется в лице, и я отступаю на шаг назад.

- Из-за меня? - шипит мать, выставляя палец вперед. - Сама крутила задницей перед мужиком, а я виновата!

- Ты прекрасно знаешь, что это не так! - повышаю голос, на глазах слезы.

Да, она знает. И я знаю, что она знает. Но когда мать пьяна, она слетает с катушек и ни за что не признает своих ошибок.

Если бы только была возможность, я бы съехала отсюда, но вряд ли с моим заработком мы с ба можем позволить себе хоть что-то.

Тем более что я только месяц назад окончила колледж и устроилась на вторую работу, раньше денег было ещё меньше. А теперь они нужны для операции.

- Вот что я тебе скажу… - начинает мама, но тут в дверях появляется шатающаяся фигура Володьки. Он по ходу тоже пьян в стельку.

- Ну че, Ритусь, - говорит заплетающимся языком. - Взяла бабки? Я сгоняю до ларька, у меня тут знакомый, он продаст…

Я презрительно хмыкаю. Так вот зачем она меня разбудила: взять денег.

- Я отдала тебе часть зарплаты, - говорю спокойно, откидывая волосы назад. - Мне тоже нужно на что-то жить.

- В баре платят чаевые, давай часть из них.

Я сжимаю губы. Надо сказать, Ярослав Бродский вчера не мелочился и оставил крупную сумму. Но отдавать ее матери, чтобы та все пропила, я, конечно, не собираюсь.

Выудив пару сотен, протягиваю руку. Мать выхватывает деньги с таким видом, словно боится, что я сейчас их заберу.

Через пять минут в квартире становится тихо. Я опускаюсь на диван, тру лицо. Неужели это никогда не изменится? Неужели так будет всегда?

Я пробовала помочь ей. Уговоры, даже угрозы, скандалы, мольбы - ничего не выходило. Иногда мать берется за ум, на короткий период времени наступает почти счастье. Она не кричит и не гнобит нас с ба. И даже не вспоминает, что это ее квартира.

Если бы только нам было куда пойти…

В это утро я с Бродским не сталкиваюсь, что считаю хорошим знаком. Наверняка мужчина внял моим словам. Зачем ему трудности, так ведь? Не за чем.

Лианы в баре тоже нет, так что мне остается только ждать от нее звонка или сообщения. Если не объявится через пару дней, напишу сама.