А связана она с тем, что я и не заметила, как прошли три месяца. Осознание этого факта мгновенно уносят меня к мыслям о родителях. 

Я скучаю по ним, безумно скучаю. Даже не представляю, сколько бессонных ночей за плечами матери. Как сильно страдает папа, вынужденный скрывать свои эмоции за бравадой шейха провинции, у которого все под контролем. 

Я люблю их всем сердцем, несмотря на то, что они отнеслись к моей жизни, как к чему-то, что можно «продать» за устранение политических конфликтов. Так сильно люблю их… Я и представить не могла насколько, пока мы не оказались порознь. Но и Коула я тоже люблю, я жить без него не могу, а отец наверняка жаждет его смерти не меньше Амирана. 

Это нерешаемое уравнение. 

— Я не знаю…, — мямлю растеряно. 

— Ты можешь все мне рассказать, Пикси, — настаивает Мердер, лаская мою кожу.  

— Я не чувствую себя счастливой, Коул, — признаюсь я, отчаянно всхлипнув. — Я потерялась, и мне так одиноко. Мы уже три месяца в бегах. И сегодня мне снился сон… снился папа, — я вдруг резко сажусь на постели, обхватывая колени руками. — Он постоянно мне снится, — слегка хватаюсь за волосы, погружаясь в воспоминания. — Это тяжело, Коул. 

— Но что для тебя счастье? — немного отстранённым тоном задает вопрос Коулман. — Я сделаю все, детка, чтобы увидеть искреннюю улыбку на твоем лице. Кроме возвращения домой, — тяжелее вздыхает Мердер. — Ну или сделаю даже это, если ты хочешь видеть меня мертвым, — жёстко шутит он, вселяя в меня еще большую тревогу и подавленность.  

— Я думала, что мое счастье — быть там, где я хочу быть. И с кем я хочу. 

— Счастье — это не место, детка. Счастье — это ты и то, что у тебя внутри, — шепотом изрекает мой гениальный философ, целуя в ключицу. Нежно и тепло, пронзая чувственностью до мурашек. 

Он прав… но внутри у меня сейчас — предчувствие неминуемого краха нашей выдуманной реальности. 

— И я, — добавляет Коул, мягко вгрызаясь в мое плечо. 

— Но ты не всегда со мной, — начинаю опасную тему, когда перед внутренним взором вдруг возникают ужасающие кадры жутких сцен, свидетельницей которых я недавно стала. — Сегодня ты мой. А неделю назад я застала тебя в ванной с бритвой в руке! — едва ли не всхлипываю я, вспоминая эту ужасающую картину. Коулман, кстати, этого даже не помнит. — У тебя был такой пустой взгляд, Коул… У меня возникло нехорошее чувство, что ты можешь провести ею по венам и не заметить этого. 

— Я не помню этого, — хмурится Мердер, погружаясь в себя. — Может, тебе приснилось, детка? 

Ах, если бы. Периодически… его конкретно вырубает. Словно бес вселяется. И меня это жутко пугает. 

— Нет, Коул. Когда ты увидел меня, попросил выйти, что я немедленно и сделала. 

— Чем все закончилось? 

— Ты вышел из ванной десять минут спустя с таким лицом, словно ничего странного не произошло. 

— Наверное, я просто пошутил. Ты что, не знаешь мой черный юмор? 

— От твоего юмора у меня развиваются панические атаки! 

— Маленькая моя, впечатлительная, паниковать причин нет, — Коул садится напротив меня, обхватывая лицо ладонями. 

Осторожно поднимаю на него взгляд, встречаясь с заботливым омутом любимых глаз. Как он может быть таким разным? Таким теплым и горячим в один момент. И таким холодным, словно арктический лед, после ходячего пламени? Любящим и бессердечным. Смешным, забавным и жестоким, отвергающим. Заботливым, нежным и хладнокровным, безразличным ко мне. 

— Я устала, Коул, — тихо бросаю я, ощущая, как мелкая дрожь забирает в плен тело. — Правда, устала. От нестабильности, постоянных передвижений. От того, что у нас нет дома, убежища, тихой гавани!