— Знаешь, что самое удивительное, Кол? — остановившись посреди комнаты, внезапно спрашивает Пикси.

— Что? — бросив сумку в кресло, я снимаю авиаторы и вешаю их на футболку. 

— У меня совершенно не болит голова после вчерашнего, хотя я смутно помню события, и нет никакой ломки.

— А почему у тебя должна быть ломка, — со смешком любопытствую я, подходя к ней ближе. 

— Ну, после экстази… — она морщит свой очаровательный носик и не предпринимает ни малейших попыток отстраниться, когда я, обхватив ладонями тонкую талию, привлекаю ее к себе. 

— Это была обыкновенная аскорбинка, детка, — хохочу я, целуя ее в висок. 

— Серьезно? — вскинув голову, она бросает на меня недоверчивый взгляд. 

— Абсолютно, — подтверждаю я.

— Идиот, — ударив меня ладошками по плечам, фыркает ангел. — Или мерзкий лгун, потому что я чувствовала что-то…

— У тебя просто крышу снесло от обилия впечатлений, — не дав Пикси договорить, озвучиваю единственную причину ее вчерашнего перевозбуждённого состояния. — Я всего лишь помог тебе избавиться от чувства вины за то, что ты развлекаешься от души вместо того, чтобы искать возможности сбежать от меня и сдать страшного похитителя властям. 

— И никакой ты не страшный. Немного побитый, но вполне симпатичный, — она лукаво улыбается, хлопнув длинными ресницами. — Кстати, тебе очень идут темные очки. 

— Потому что скрывают синяки? — я снова смеюсь. Пикси слегка обижается по неизвестной мне причине, и я внезапно говорю совершенную дичь: — В подростковом возрасте я ужасно комплексовал из-за того, что приходилось носить очки. 

Ангел удивленно приподнимает брови, нежные девичьи ладони непроизвольно гладят мои плечи, практически сползая на грудную клетку. 

— Все умники носят очки. Разве нет? — искренне недоумевает Пикси. 

— Там, где я родился и вырос, кроме меня других умников не было, — с неожиданной лёгкостью делюсь я сокровенными и не самыми приятными воспоминаниями. 

— Вот это самомнение, — закатывает глаза Пикси. — Ты неисправим, Мердер. 

Она не понимает, и я не сужу ее за это. Воспитанная во дворце принцесса вряд ли способна достоверно представить, как выживают люди в нищих районах Бруклина. И я не думаю, что ей нужны эти знания. 

— Думаешь, что я слишком самоуверен? — перевожу разговор в шутливый тон.

— Я бы сказала, ты высокомерный нарциссический засранец, каких еще мир не видел, — парирует Пикси. — Отчаянный и бесстрашный. Такими бывают только дети, Кол, — последнее сказано с толикой грусти. — Иногда мне сложно поверить, что тебе тридцать лет. 

— Поверь, мне тоже, — смеюсь я и, наклонившись, захватываю ее губы своими. Она задерживает дыхание, позволяя моему языку проникнуть в ее рот, и отвечает с не меньшей страстью, впиваясь коготками в мои бицепсы. Поцелуй быстро переходит в разряд развратных, превращая нас обоих в оголодавших хищников, жаждущих перекусить друг другом. Опустив руки на сочную задницу, я требовательно сминаю упругие ягодицы ладонями, приподнимая Пикси над полом, и толкаюсь вздувшейся ширинкой в ее промежность. 

— Мистер Бишоп? — деликатное покашливание за спиной, отрывает нас друг от друга. Пикси мучительно краснеет, одёргивая успевший задраться топ, пока я оборачиваюсь к невозмутимо ожидающей моего внимания миловидной молодой женщине в элегантном брючном костюме приятного кофейного оттенка. Она вошла не через входную дверь, а находилась в доме все это время.

— Я занималась платьем, не слышала, как вы подъехали, — поясняет женщина и, приблизившись, протягивает руку. — Меня зовут Сара Одли, я визажист.