выплакивать беду?
Где?
Над какою
Новою Зеландией
искать
еще не падшую
звезду?
А как существовать
в беззвездной бездне?
С тоской по Солнцу.
С мыслями врасхлест…
Вновь
звезды
падают.
Но что поделать,
если
одних моих
желаний
больше звезд?
«Встанет море, звеня…»
Встанет море,
звеня.
Океаны —
за ним.
Зашатает
меня
вместе с шаром земным!
А уснуть захочу,
после долгих погонь
я к тебе
прилечу —
мотыльком
на огонь.
Пусть идут,
как всегда,
посреди мельтешни
очень быстро —
года.
Очень медленно —
дни.
Утренние стихи
Уже проснулся
дом,
потягиваясь тайно.
В нем, —
как в лесу густом,
движенье,
бормотанье.
Как тысяча
рапир,
зазвякала посуда.
К зарядке
приступил
сосед —
работник ЦУМа.
Звучат его шаги,
как вечное возмездье.
Сейчас пойдут
прыжки,
потом —
ходьба на месте.
Дверь хлопнула вдали.
Окно —
в дождинках крупных.
Вовсю гудят шмели
в водопроводных трубах.
Лифт
ссорится с людьми
от перенапряженья…
Уже проснулся
мир.
Уже пришел в движенье.
Под камни
в темноту
переползают крабы.
В задымленном порту
зашевелились
краны.
Будя себя самих,
топорщатся пороги.
Тяжелый грузовик
ревет на повороте.
Метро
вошло в азарт.
Открылись магазины.
Заговорил базар.
Гудки заголосили.
Букашкой со стола
срывается
курносо
гремящая стрела
с груди
авианосца!..
Ворочаюсь впотьмах
от
радиофальцета.
Ведь слышимость
в домах
и в мире —
равноценна.
«Может быть, порыв – банальный…»
Может быть, порыв —
банальный.
(Все равно что дом проветрить…)
Свой мешок воспоминаний
я вчера
решил проверить.
К датам и событьям
нежно
и неслышно
прикасаясь,
стал испытывать я нечто.
То ли радость.
То ли зависть
к самому себе.
Другому.
Обнимающему землю.
К ошалелому разгону.
К беспричинному веселью.
Я гладел на все —
притихший,
приобщался к странной тайне:
были вместе, —
а поди ж ты!
Жили рядом, —
а куда мне!
Я старался быть спокойным.
А они —
воспоминанья —
были будто крик:
«По коням!» —
грохотали, подминая!
Оглушали.
Тормошили,
врезавшись в благополучье…
(Вот – мои,
а вот – чужие.
Барахло!
Мои – получше!
Позанятней.
Подороже.
Это —
вынем.
Это —
спрячем…)
Мы шагаем по дороге.
У костра от дыма плачем.
Ссоримся.
Мудрим над картой.
Зреем
от случайных знаний.
И несет покорно
каждый
свой
мешок
воспоминаний.
С ним непросто
встать со стула.
Тесно —
даже в реактивном…
Мы от этого
сутулы,
будто бы
кариатиды.
Давнее
А. Киреевой
Я, как блиндаж партизанский,
травою пророс.
Но, оглянувшись,
очень отчетливо вижу:
падают мальчики,
запнувшись за мину,
как за порог,
наткнувшись на очередь,
будто на ленточку финиша.
Падают мальчики,
руки раскинув просторно,
на чернозем,
от безделья и крови
жирный.
Падают мальчики,
на мягких ладонях которых —
такие прекрасные,
такие длинные
линии
жизни.
Голод
Кайсыну Кулиеву
Метелью ошарашен город.
Дома́ —
в сугробах,
будто в мыле…
Я голодаю.
Это —
голод
на то,
что происходит в мире.
Мир
кажется большим и ушлым.
А мне его сенсаций
мало!
И для меня
газета утром —
как героин
для наркомана.
Я голодаю,
голодаю,
барахтаюсь в журнальной снеди.
Спешу.
Внимаю клокотанью
событий
на моей планете.
От войн
до сбора земляники,
от спорта
до проблем жилищных.
Дурманный запах
новой книги
мне слаще
запаха шашлычных.
Не понимаю.
Понимаю.
Приветствую.
И осуждаю.
Смиряюсь.
Голову ломаю.
И голодаю,
голодаю.
То важным занят,
то – мурою.
Дышу.
Найти себя
пытаюсь.
И голодаю.
И порою
пустыми слухами питаюсь.
Вот возмутился,
поперхнулся…
Но если даже в снах
витаю,
мне снится, будто я проснулся
и голодаю,
голодаю.
Патруль
На боках особняков
дымные подпалины.
Сладко катится листва
вдоль Невы-реки.
Патрулем
идет матрос,
а к рукам припаяны
невозможной тяжести
гири-кулаки…
Ах, какая тьма ветров,
по эпохе веющих!
Ах, какая мешанина
лозунгов и лет!
Патрулем