– Я совершенно беспомощен, – выдавил он. – Откуда мне знать, что Джордж Шоутц не взял этот диагноз с потолка?

– Что за ребячество, – мягко упрекнула она. – Если согласишься, ты выиграешь куда больше, чем доктор Шоутц от своей счастливой догадки.

Он порывисто прильнул к ней:

– А ты потом станешь моей девушкой?

Она рассмеялась:

– Эгоист! Вымогатель! Тебе-то самому какой интерес мучиться от заворота кишок?

Билл помолчал.

– Вчера я оформил завещание, – признался он. – Поделил все имущество между моей престарелой тетушкой и тобой.

Тэя приблизила к нему лицо:

– У меня сейчас потекут слезы, хотя дело не настолько серьезно.

– Ладно, уговорила. – Его бледное, измученное лицо сделалось спокойным. – Тогда чем скорей, тем лучше.


Через час Билла уже поднимали на каталке в операционную. Как только вопрос был решен, нервозность отступила; ему вспомнилось, как тогда, в июле, руки доктора Дэрфи внушили ему уверенность; ему вспомнилось, кто будет следить за его состоянием, стоя у изголовья. Засыпая, Билл успел приревновать Тэю, которая оставалась бодрствовать рядом с доктором Дэрфи…

…Очнулся он, когда его везли на каталке в палату. Рядом шагали профессор Нортон и доктор Шоутц – оба, судя по всему, в прекрасном расположении духа.

– Здрасте, здрасте! – как из тумана, прокричал Билл. – Скажите, что же в конце концов оказалось у сенатора Биллингса?

– Банальная инфекция верхних дыхательных путей, – сообщил профессор. – Он уже отбыл восвояси – на дирижабле, вертолете и грузовом лифте.

– Вот как, – выговорил Билл и, помолчав, добавил: – У меня жуткое состояние.

– Состояние у вас в норме, – заверил его профессор Нортон. – Через неделю сможете отправиться в круиз. Джордж у нас – классный диагност.

– Главное, что операция прошла блестяще, – скромно сказал Джордж. – Еще шесть часов – и прободения было бы не избежать.

– Анестезия тоже удалась на славу. – Профессор Нортон подмигнул Джорджу. – Прямо колыбельная.

Наутро к Биллу забежала Тэя; швы почти не саднили, он выспался и, несмотря на слабость, был вполне бодр. Она присела к нему на кровать.

– Я вел себя как последний идиот, – повинился он.

– С докторами такое случается. Как в первый раз заболеют – начинают с ума сходить.

– Наверное, теперь все от меня отвернутся.

– Ничего подобного. Разве что слегка поиздеваются. Вот послушай – какой-то юный гений сочинил для клубного капустника.

И она прочла по бумажке:

Хлороформ рождает бредни.
Билл, интерн, пустил слушок,
Будто сам себе намедни
Резал заворот кишок.

– Это я как-нибудь переживу, – сказал Билл. – Я все переживу, лишь бы ты была рядом. Я так тебя люблю. Но после всего, что было, ты, наверное, всегда будешь смотреть на меня как на школяра.

– Если бы тебя впервые прихватило в сорок лет, ты бы вел себя точно так же.

– Говорят, твой друг Дэрфи, как всегда, был на высоте, – нехотя заметил он.

– Да, это так, – согласилась она и, помолчав, добавила: – Он сказал, что разорвет помолвку и обвенчается со мной на моих условиях.

У него остановилось сердце.

– И что ты ему ответила?

– Ответила «нет».

Жизнь вернулась в прежнее русло.

– Придвинься поближе, – прошептал он. – Где твоя рука? Будешь ездить со мной купаться? До конца сентября, каждый день?

– Через сутки.

– Нет, каждый вечер.

– Ладно, – уступила она. – В жаркую погоду – каждый вечер.

Тэя встала.

Он заметил, что взгляд ее устремился в какую-то далекую точку и на миг задержался, будто в поисках опоры; склонившись к нему, она поцеловала на прощание его изголодавшиеся губы, а потом углубилась в свою тайну, в леса, где она охотилась, и забрала с собой прежние муки и воспоминания, которые он не мог с ней разделить.