Я еще и до своей калитки дойти не успела, как телефон призывно завибрировал в руке.

Костя!

Быстро он.

– Да! Слушаю, – отзываюсь бодро. – Ни на ком нет дома? – как это так. – Не переоформил с дядьки еще, наверное. Не, инвалид второй группы, это не он! Мой здоровый… Водитель трамвая? Тоже не похож. Кто? Кавалер ордена за отвагу? Лучший следователь центрального округа? – внутри что-то сворачивается в веселую пружинку. – Этот совершенно точно мой! – произношу уверенно. – Ага, телефона мне хватит…

Отбиваю звонок и тут же, не убирая трубку, тыкаю в присланный номер.

Ну ты у меня сейчас получишь, товарищ герой!

Гудок, второй, третий…

– Соколовский слушает! – отзывается телефон бодрым и как будто незнакомым голосом.

– Андрей? – уточняю для верности.

– Марьяшка? – голос сразу становится родным, будто даже веселым. – Откуда мой номер узнала?

– А так же ж разве у нас есть тайны? – восклицаю, ничего не стесняясь. – У нас же все всё про всех знают! – продолжаю радостно. – Даже когда просят помолчать – все равно все всё знают!

– Это ты сейчас о чем? – напряженно уточняет Соколовский.

– Это я о том, что в деревне мне сейчас в спину плюют! Я же для них почти ведьма! А тут история с этой мерзостью! Ты о чем думал, когда языком трепал? Тебе хорошо! В дорогую тачку прыгнул и укатил! А мне тут жить! И больше негде! Ты вообще ничего не понимаешь что ли?

– Так! Стоп!

– Ты себе “Стоп” скажи! Перед тем, как языком трепать.

– Синицына, молчать! – рявкает Андрей так, что я вдруг становлюсь по стойке смирно. – А теперь медленно и разборчиво. Что случилось?

– Что случилось? – отмираю я. – Случилось то, что ты умудрился все-таки сболтнуть в деревне про червей этих!

– Опарышей, – поправляет он спокойно.

– Да плевать! – ору я. – Мне тут уже высказали, что от меня мертвечинкой несет…

– Маш, – тихо, но очень напряженно начинает Андрей, – я тебе гарантирую, что с утра никого из деревенских не видел, и меня тоже никто не видел! Поверь, я умею такие вещи замечать. Я был один на реке.

– Да! И кто же тогда? – возмущенно упираюсь свободной рукой в бок.

– Думай, Марийка, думай! – он сейчас звучит, как мой учитель по физике.

– О них знали только ты да я! – возмущенно взмахиваю рукой.

– Есть еще один человек… – загадочно тянет Соколовский.

– Кто? – совершенно не хочу играть в “Что? Где? Когда?” Сегодня.

– Тот, – Андрей делает странную паузу, – кто принес их в твой дом.

И я замираю…

Внутри вдруг холодеет, а горло перехватывает колючий комок… И сердце бьется так, что я его сама будто слышу…

– Они же не сами завелись на твоей кухне, – все тем же учительским тоном продолжает Соколовский. – Даже если бы ты была первостатейной замарашкой, а это совершенно не так, судя по твоим полотенцам, то такая гадость в твоем доме появилась бы совершенно в другом количестве… Марий, я вынес сегодня шесть ведер опарышей. Это, как если бы у тебя в подвале было бы потайное кладбище… – и вдруг его тон меняется. – У тебя там трупов, случайно, нет?

– Да иди ты! – ору в телефон на всю улицу.

А он ржет!

Не, вы посмотрите, весело ему.

– Ну, Маш, я буду с тобой честен, я заглядывал в твой подвал. Нет у тебя там трупов. Так что, – Соколовский шумно вздыхает, – остается только первый вариант – тебе их принесли. И тот, кто принес, решил, что деревня должна узнать о его подвиге, – заканчивает он раздосадованно.

– Андрей, – спрашиваю я тихо, – это точно не ты?

– Точно, – выдыхает он утомленно.

– Андрюш, – тяну я жалобно. – Мне страшно…

.

Никитич

Вообще, мне завтра на работу…

Прям вот совсем-совсем на работу.