Микки вздохнула.

– Я возьму леди в красной юбке, если ты займешься той, в оранжевом брючном костюме.

– Что ж, займемся ими, – сказала Патриция.

Микки кивнула. Как же она устала! Она чувствовала себя такой же старой, как та древняя бабушка, к которой она направлялась. Решительно напомнив себе, что, хотя она утомилась и расстроена, она все же не пережила только что катастрофу на дороге, Микки натянула на лицо дружескую улыбку. Глаза старой женщины были закрыты, а головой она прислонилась к стерильному кафелю стены. Ее роскошные серебристо-белые волосы были элегантно скручены на французский манер, а подойдя поближе, Микки обнаружила, что длинная широкая юбка дамы сшита из дорогого кашемира; кашемировым был и свитер. Нитка крупных мерцающих жемчужин спускалась почти до талии леди, а в ушах красовались серьги с жемчугами. Левая рука пожилой дамы была обернута белым шелковым шарфом. Шелк был испачкан засохшей кровью.

– Мэм? – мягко окликнула даму Микки, стараясь не напугать пострадавшую.

Женщина не откликнулась.

– Простите, мэм… – произнесла Микки чуть громче.

Снова никакого ответа.

От ужасной мысли Микки похолодела. А что, если старая леди умерла?

– Мэм! – Микки не удалось скрыть панику.

– Я не умерла, милая девушка. Я просто очень старая.

Хриплый голос женщины был очень приятным, красивого тембра и с каким-то едва уловимым акцентом. Она слишком отчетливо произносила каждое слово.

Но глаз она так и не открыла.

– Простите, мэм. Я… э-э… я и не думала, что вы умерли, мне просто показалось, что вы заснули. Ваша очередь на прием. Нужно записать номер вашей страховки.

Старая леди наконец открыла глаза, и Микки удивленно моргнула. Эти глаза оказались поразительно ясными, темно-голубыми. Если бы надежда имела цвет, она была бы такой же голубой, как глаза этой женщины; Микки просто потеряла дар речи от их красоты.

Леди улыбнулась.

– Вам надо стараться всегда говорить правду, моя дорогая. Лгунья вы никудышная. Но не беспокойтесь. Я определенно жива – на данный момент.

Она протянула Микки не пострадавшую ухоженную руку, и Микки взяла ее, помогая женщине подняться.

– Да, мэм, – довольно глупо пробормотала она.

– Я всегда думала, что обращение «мэм» следует оставить для молодых женщин, желающих казаться старше своих лет, или для тех пожилых, кто уже отказался от жизни. Но я ни то ни другое. И я предпочитаю обращение «синьора», как называют своих женщин итальянцы. Мне кажется, что это звучит намного интереснее, а? Но вы можете звать меня Севильяной.

Улыбка соскользнула с лица Микки.

– Вы сказали – «Севильяна»?

– Да, это мое имя. Что-то не так, дорогая?

Микки помогла Севильяне сесть на стул перед стойкой регистрации и лишь потом ответила:

– Нет, все в порядке. Просто я знаю это имя.

– Вот как? – Старая женщина приподняла тонкую серебристую бровь. – И что именно вы знаете?

– Что это название розы, выращенной во Франции. Она ярко-алая и очень стойкая. Из нее получаются отличные живые изгороди, а цветет она почти четыре месяца подряд.

Севильяна улыбнулась с одобрением.

– Я сразу поняла, что в вас есть нечто особенное.

Микки попыталась улыбнуться в ответ, но все еще была смущена странным совпадением в их именах. Множество сортов роз были названы в честь разных людей – «принц Альберт», «долли партон», «принцесса Ди»… но Микки ни разу не приходилось встречаться с теми, кого назвали бы в честь какой-то розы. Обойдя стойку, Микки села к компьютеру.

– Как ваша фамилия, мэм… то есть синьора? – спросила она.

– Калука. К-а-л-у-к-а.

Она достала из сумочки карточку медицинской страховки и протянула ее Микки.