– Я не могу открыть вам личность преступника, того человека, который убил всех этих людей, но я могу помочь его поймать.

– Есть еще тела?

– Я не знаю. Возможно. Он говорил, что умеет доставать трупы. Свежие трупы из морга, от которых либо отказались, либо откажутся. Такие тела хоронят в общей могиле, но в моргах можно их купить. Тело стоит пять тысяч рублей, оно никому не нужно, по нему никто не заплачет. Какая разница, кто его похоронит? Он говорил, что у него есть связи.

– Так он продавал вам трупы?

– Да. Поэтому я трогал их без страха. Я не думал, что этих людей убили ради меня. Я даже не подозревал об этом.

– Как вы можете помочь поймать его?

– Я назначу новую встречу.

– И он придет?

– Всегда приходил.

Меня мучил один вопрос, который, судя по всему, в голову Рождественскому не приходил. Я воспользовался паузой, пока Сергей Юрьевич делал записи в свой шикарный блокнот с золотым тиснением, и спросил:

– Когда мы приходили к вам в прошлый раз, вы сказали, что убийца на свободе и новая жертва уже выбрана. Вы еще сказали, что жертва станет частью произведения искусства. А сейчас вы говорите, что покупали только трупы и не думали, что людей убивали для вас. Не сходится.

Роберт посмотрел на меня, словно пытался прострелить взглядом насквозь. Не на смерть, но насквозь.

– Когда я говорил о жертвах, конечно же, я имел в виду останки. То есть мертвые тела. Об убийствах я не говорил. Но я не могу ручаться за то, что он не похитил иных мыслей, в которых человеку нужна именно жертва, которая еще жива.

– Похитил мысли? Вы о чем вообще говорите? – спросил я.

Рождественский оторвался от своих записей.

– У меня шизофрения, этот диагноз поставлен давно, еще в девяносто восьмом году, когда мне было двадцать три года. Я бредил, у меня были галлюцинации. Мне было очень сложно справляться с этим всем, но я пытался. Видит бог: я пытался. Я исправно лечился, пил таблетки, лежал в клинике, проходил терапию. Я постоянно был в напряжении, боялся возвращения моих видений. Они были по-настоящему ужасными. Вы понимаете, когда человеку здоровому рассказывают про галлюцинации, он думает, что это не так страшно, как больной о том кричит. Но мы кричим не просто так. У нас нет никаких галлюцинаций. Все это реально. Абсолютно реально…

Мне история Роберта показалась еще более ужасной, чем Сергею Юрьевичу. У него не было живого примера под боком, он действительно воспринимал рассказ Смирнова как историю, в которой очень много больной фантазии. Я же примерял все рассказанное на свою жизнь, в большей части – на Жанну, с чем ей предстоит столкнуться.

Жизнь Роберта Смирнова была непростой. Он родился в семье бедной, почти нищей. Родители оставили его, когда малышу было семь лет. Роберт попал в детский дом. Оттуда он вышел без образования и навыков для жизни, потому что обуздать парня так и не смогли. Воспитателям и учителям не удалось выявить в ребенке каких-либо талантов, даже элементарного интереса к жизни и занятиям, которыми люди увлекаются всю жизнь, именуя работой. Роберт отбыл положенное и вышел на свободу человеком без будущего, с ранней стадией шизофрении, которую, увы, никто не выявил.

Лет в шестнадцать Роберт стал замечать, что у него воруют мысли. Это случилось однажды, но ввергло ребенка в такой шок, что он запомнил это ощущение на всю жизнь. В солнечный летний день в детском доме был организован групповой досуг в загородном лагере, детей вывезли на природу на выходные. Неизвестно, какой меценат оплатил пребывание детдомовцев в дорогостоящем лагере для детей людей с очень высоким положением, но в те жаркие дни августа 1991-го Роберт и его друзья отдыхали в «Совенке» в Подмосковье.