Я же какое-то время посидел за столом, отпуская едкие комментирующие реплики, а потом, закурив, переместился к окошку, откуда молча наблюдал за происходящим. Как ни странно, ко мне присоединился Иосиф Виссарионович. Также достав очередную папироску (в комнате все дымили как паровозы), он какое-то время помолчал, слушая разговор, а потом, наклонившись к моему уху, тихонько спросил:

– Товарищ Чур, ви дэйствительно прыговорылы к расстрелу товарища Зильберт?

Отрицательно мотнув головой, я спокойно ответил:

– Нет. Ее приговорил трибунал.

Сталин, задумчиво вздохнув, решил взять меня на понт:

– Но на втором съезде смэртная казн была отмэнена…

Я покачал пальцем:

– Кроме как за активную контрреволюционную деятельность, убийство и разбой[2]. Кстати, гражданка Зильберт была приговорена именно за КРД.

Не смутившись отлупом, собеседник уточнил:

– Но она жива?

Я вздохнул:

– Жива… чего ей сделается? Но если через три месяца позицию не поменяет, то приговор будет приведен в исполнение.

Сталин на какое-то время задумался и тихо ответил:

– Я ее знаю. Она нэ поменяет своих взглядов… Но это вэрный товарищ. Настоящый революционер. Такых волэвых товарищей мало…

Выпустив клуб дыма, я в упор посмотрел на собеседника:

– Понимаю. В нашей жизни кадры решают всё. Их надо всячески беречь. Только ведь сейчас вреда от нее гораздо больше, чем пользы. И я даже не знаю, куда эту пламенную особу можно пристроить, чтобы ее деятельность не разрушала все, что мы создаем.

Тот помолчал и неожиданно выдал:

– А еслы я… Лычно я возму ее на поруки? Я знаю, чэм ее можно занят. Ви мнэ доверяете?

Вот офигеть! До этого наши пути никак не пересекались, только по газетным статьям друг о друге могли судить, а тут сразу – «доверяешь?». С другой стороны, зная кавказский менталитет, сказать «нет» сейчас, это вот так вот с ходу испортить отношения и заиметь если не врага, то стойкого недоброжелателя. Причем недоброжелателя, оскорбленного в своих лучших чувствах. На личностной, так сказать, основе. Блин… мелькнула было мысль просто предупредить Сталина, что это весьма серьезный шаг. Хотел привести в пример Михайловского с Бергом. Это когда Виктор, при взятии на поруки, голову свою в залог поставил. Хотел, но, честно говоря, быстренько передумал. Нет, нынешний собеседник пока и близко не напоминал одного из самых сильных правителей России, под руководством которого была выиграна страшнейшая война. Не напоминал он и человека, от воли которого ссался весь просвещенный Запад. М-да… не напоминал. Таким он станет (если станет) только лет через двадцать – двадцать пять. Но я-то знал, какой потенциал таится в этом грузине. И на пустом месте конфликтовать не хотелось. Тем более что «донна Роза» мне никуда не уперлась.

Поэтому на прямой вопрос просто кивнул:

– Вам – доверяю. Наслышан о вас от товарища Жилина. Так что можете ее забирать.

Собеседник важно наклонил голову:

– Благодару.

Как культурный человек, я не стал напоминать о необходимости проведения повторного заседания трибунала о диссонировании предыдущих обвинений. Иосиф Виссарионович не дурак, он и сам догадается. Также не стал говорить и о том, что в списках оппозиции, надиктованных Каменским, фамилия Джугашвили тоже присутствовала[3]. Вместо этого просто улыбнулся:

– Не за что. Только у меня встречная просьба будет.

– Сталин вопросительно посмотрел на меня. – Может быть, имеет смысл сразу договориться о правилах поведения на будущее? Так скажем, во избежание потерь нужных людей. Допустим, в вашей власти находится жизнь или свобода какого-то индивидуума. Но если за него поручился тот, кому вы доверяете, то человек должен быть отпущен. Хоть из тюрьмы, хоть от расстрельной стенки. Отпущен и передан товарищу, который за него поручился.