состоятельных». Рузвельты и подобные им семьи восприняли суровую мужскую этику, с тем чтобы элита Восточного побережья восстановила жизнеспособность и уверенность в собственных силах, тем самым сохранив свое главенствующее положение в обществе. В 1920-х, почуяв потенциальную опасность для «характера» своих институций, управляющие университетов Лиги плюща ужесточили официальные и неофициальные квоты для евреев. За два года Николас Мюррей Батлер снизил пропорцию евреев с 40 до 20 процентов во вверенном ему Колумбийском университете. Президент Гарварда Эббот Лоуренс Лоуэлл также диагностировал «еврейский вопрос» в своем университете и снизил квоту для его решения. Однако к концу 1950-х представители протестантской элиты не могли далее оправдывать подобную дискриминацию ни перед другими, ни перед собой. Энджер Биддле Дьюк, начальник протокольной службы Джона Ф. Кеннеди, был вынужден выйти из своего любимого мужского клуба – «Метрополитан» Вашингтона, – потому что это был закрытый клуб.

История, как однажды заметил Парето[13], это кладбище аристократий, и к концу пятидесятых – началу шестидесятых WASP-элита уже не верила в тот кодекс и социальные ограничения, на которых она держалась. Возможно, представители этой элиты просто утратили волю к борьбе за свои привилегии. По теории писателя Дэвида Фрума, к тому моменту последняя эпоха крупных состояний уже полвека как прошла. В великих семействах подрастало уже как минимум третье поколение джентльменов с утонченными манерами, и сил для борьбы, возможно, просто не оставалось. А может, этический ландшафт изменился из-за Холокоста, который дискредитировал расовые предрассудки, на которых и зиждился протестантский истеблишмент.

Так или иначе, но все эти важнейшие тенденции Дигби Балтцелл отследил еще в 1964 году. В «Протестантском истеблишменте» он писал: «Складывается впечатление, что иерархия университетских кампусов, регулируемая ценностями, которыми руководствуются приемные комиссии, постепенно вытесняет классовую иерархию городских общин, которые по-прежнему живут отцовскими представлениями… Как в Средние века основной дорогой для талантливых и амбициозных самовыдвиженцев из низших слоев была церковная иерархия и как предпринимательство XIX века привело к возникновению и реализации мечты о преодолении социальных рамок „из грязи в князи“ (когда мы были преимущественно англосаксонской страной), так университетский кампус сегодня стал основным сосредоточием традиционных для нашей культуры идеалов страны больших возможностей».

Двери кампуса теперь распахивались не для белой кости, но для светлых голов, и в течение нескольких лет университетский ландшафт заметно преобразился. Гарвард, как мы видели, из университета для детей из хороших семей со связями стал школой для башковитых и усердных. Другие ведущие университеты отменили квоты для евреев, а потом сняли ограничения и для женщин. Более того, количество образованных американцев возросло в арифметической прогрессии. Процент населения США с высшим образованием увеличивался на протяжении всего ХХ века, однако между 1955 и 1974 годами эти показатели просто зашкаливали. Среди новых студентов было много женщин. С 1950-го по 1960-й количество студенток увеличилось на 47 процентов. А между 1960-м и 1970-м подскочило еще на 168 процентов. Все последующие десятилетия количество студентов непрерывно росло. В 1960-м в стране было порядка 2000 вузов. К 1980-му их было уже 3200. В 1960-м в Соединенных Штатах работало 235 000 преподавателей, к 1980-му их было уже 685 000.