В общем, эта история с Алевтиной могла бы быть очередным рассказом о сорвавшемся криминальном происшествии, если бы не одна деталь.
Совсем непонятно: откуда та женщина (цыганка?) смогла узнать именно про амбарный замок. Почему именно амбарный замок?
Ведь Алевтина спустя какое-то время после этого происшествия на самом деле нашла у себя в квартире старый закрытый навесной замок. Лежал на кухне в нижнем ящике с кастрюлями, в самом дальнем углу. Раньше его там точно не было, и Алевтине такая вещь без надобности. Не ее вещь то есть. Кто-то подбросил, получается. Но ведь незаметно не спрячешь – там вечно такой грохот был и когда выдвигаешь ящик, и когда задвигаешь, и когда кастрюли достаешь. И без Алевтины никого в квартире не могло быть.
Не знай я Алевтину как облупленную, засомневалась бы: а была ли вообще эта поддельная «Ленка из бухгалтерии», внезапный спаситель, чудесное избавление и все деньги, оказавшиеся в итоге на месте?
Не может же быть, что Алевтину спасла зашитая ее матерью в подол куртки булавка? Она потом об этом вспомнила, когда искала причины счастливого спасения. Нужны же причины, что-то объяснимое.
А навесной замок кто подкинул, Алевтина выяснять не стала. Я бы первым делом на Ленку из бухгалтерии подумала, но не пойман – не вор. К слову, эта Ленка у нее дома ни разу не бывала.
Зато Алевтина сделала выводы и умерила аппетиты. И на всякий случай стала более сдержанно общаться с коллегами по работе.
А пятно от воровкиного пальца на Алевтинином лбу продержалось ровно до того момента, как я из чайника полила Алевтине через дверную ручку. Она умылась, и пятно смылось, рассосалось. А думали сначала, что синяк. Я ведь сама его терла, проверяла – это не нарисовано было, настоящая гематома.
А ты знаешь, что у нас в деревне говорили, будто синяк – это прикосновение синего мужика, то есть покойника? Что если есть сомнения, откуда вдруг синяк ни с того ни с сего появился, то это однозначно покойник ткнул.
Но этот разговор с мамой был скорее исключением из правил. Я ни с кем не обсуждал того, о чем рассказывал мне дед Власий.
Пока мы были вместе с дедом, его речи воспринимались как само собой разумеющееся, важный житейский опыт, который старик передавал внуку. Но когда я вспоминал их, вернувшись домой, то невольно начинал сомневаться, задумываться: не подшучивает ли дед Власий надо мной, наивным мальчишкой? Мне становилось стыдновато, что я так легко верил каждому его слову. А потом перед глазами всплывало очень серьезное дедово лицо, и чаша весов склонялась в другую сторону.
Эти сомнения, периодически терзающие меня, не позволяли делиться с приятелями-сверстниками, которые могли не поверить и, чего хуже, засмеять.
И со взрослыми мне казалось неправильным обсуждать взрослого. Как я мог спросить своего папу: «Твой отец мне наврал или нет?» Вообще невозможно спрогнозировать его реакцию, и я не решался проверить.
С родителями я был обычным современным пацаном, с дедом Власием – готов был поверить в любые суеверия. И одно с другим совершенно безболезненно уживалось. До поры до времени.
Навесной замок я купил. Без ключа – совершенно бесполезная вещь, которой никак не воспользуешься, разве только в качестве груза.