— Мы расстались. Давно уже, с этой весны. Я сбежала от него в Академию.

Жесткие сильные пальцы успокаивающе пробежались по волосам.

— Ты не поняла. Эх, кошки. Слабоваты вы на… чутье. От женщины пахнет не потом мужским и не… ну ты поняла. Остро пахнет любовью. Просто несет. И влюбленная оборотница неприкосновенна для других. А ты пахнешь грустью.

Все вдруг оказалось так просто. Мальчишка хвостатый сказал – и будто морок спал с глаз и души. Была ли любовь у Агаты? Канин — завидная партия, хорош собой, умен, очень талантлив. И все. Ей его захотелось. А он – так и не дался. Тигрица просто охотилась, самозабвенно и долго. Вот и вся вам любовь.

От этого впору взвыть. Она и рыдала, вдруг обнаружив, что держится пальцами вновь уже за пушистого волка, обернувшегося вокруг горя ее мускулистым кольцом, голову положившего на колени.

Так и уснула, в соплях и слезах. И снилось ей невозможное: как бежит по лесу на четырех сильных лапах, размахивая длинным хвостом. Как мощное мускулистое тело поет каждой мышцей, роскошная серебристая шуба блестит в лучах полной луны. И огромный волк летит следом, беззвучно ее сопровождая, серый, роскошный, стремительный. От этой безудержной скачки в кошачьих ушах воздух свистит, сердце бьется восторженно, дыхание хищницы не сбивается. Впереди только радость и полный восторг.

С первыми лучами летнего солнца Агата проснулась. Было тепло, пахло вкусно. Открыла глаза, все еще чутко принюхиваясь.

Волка не было рядом, зато на полянке горел костерок, настоящий, потрескивали дрова. На маленькой сковородке шипели крупные куски… чего-то. Вероятно, съедобного. Две чашки глиняные стояли чуть дальше, ее маленький чайник закипал. Все было аккуратно и чинно, даже сухая одежда в сторонке лежала сложенной стопкой.

— Доброе утро, котенок!

— Сдурел?! Не называй меня так! А то станешь щенком!

— Хоть горшком, только в печку не ставь. Как хочешь, так меня и зови. Зайца не было, птицу я не поймал, уж прости.

Девушка еще раз повела носом в сторону стремительно подрумянивавшегося нечта.

— А это что? Кстати, сковородка откуда?

— Русалки кусок. Очень они тут аппетитные, знаешь ли. Не пропадать же добру? Пришиб сковородкой, разделал, порезал кусочками и…

Агата сделала такое страшное лицо, что волк не выдержал.

Ржал, словно конь. После небольшой экзекуции и обещания отправить Рудольфа домой, он таки сдался, все еще гогоча рассказал:

— Это улитки речные такие. У нас их “трунги” зовут. Вкусно, попробуй. Я сгонял на пепелище мельницы с утра, сковородку нашел и…

Вообще все, что водилось в воде Агата обожала, как и все кошки, у нее просто слюнки закапали от одуряющего запаха.

— Какие “трунги”, псина недобитая? Я рыбу по-твоему не отличу от речных слизняков?

Волк вдруг стал серьезен.

— Слизняки, значит. А скажи-ка мне, кошечка… откуда ты вдруг взялась в этом лесу?

Агата совсем растерялась. Вот это крутой поворот.

— Я.. а, ты о чем? Сказано же — заблудилась. С чего ты вообще это взял?

— С того, милый котенок, что “трунги” — это главная наша монета. Самая мелкая, последний ребенок в глухой деревне знает, что это такое. Огниво стоит два трунги. А вот эта сковородка — все десять. Так кто ты такая, баронесса Гессер? Волшебница-морф, патруля не боящаяся, магам королевским не поклонившаяся?

— Тебе зачем знать?

— Я твой оруженосец. Должен же я знать, с кем делю стол и постель? Ай! Ну хорошо, только стол.

Агата минуту раздумывала. Парень был совершенно серьезен. Кто знает, сколько еще ей придется болтаться по этому миру? Нужен был абсолютный союзник и друг. Хоть на время. А дружба, как известно, предполагала если не полную, то хоть частичную откровенность. После ночных излияний о неразделенной любви ее к Канину терять было особо уже как бы и нечего.