– Не твоего ума, Люсьен, – буркнул Вровень. – Ты бы это… – Он помешкал, окинул цепким взором каменистый антураж, море, над которым с криками носились чайки. – В общем, поплавай тут, на борт пока не лезь, но далеко не уплывай, договорились? С черепашками там пообщайся, с птичками… Локтионов! – он вскинул голову к рубке, там мгновенно напрягся и сделал учтивую мину рулевой. – Кончай доламывать свой компас, хрен с ним, не заблудимся в трех волнах. Следи, чтобы Люсьен не понесло, куда не надо. Брынец! – И сержант на корме, неплохо гармонирующий с алюминиевым рундуком, соорудил аналогичную мину. – Бдеть во все концы и никуда с палубы не отлучаться. Всем понятно? Бездельники, мать вашу… – И, фыркнув в адрес непонятно кого, полковник Вровень полез в надстройку.

Хорошо хоть пленку постелили. Ну что за разгильдяи, право слово. Типичный русский бардак. Когда он спустился в неплохо обставленную кают-компанию на собственной, недавно приобретенной (пока еще и названия не придумал) яхте, эти экзекуторы уже оборудовали и оснастили полигон. Раскатали пленку, бросили на нее человека, с головы которого стащили картофельный мешок, привязали руки к крюкам на иллюминаторах для крепления жалюзи, ноги – к ножкам кушетки, обтянутой качественной кожей. Он корчился на полу, оборванный, распятый, как звезда, обливался потом. Глаза закатывались, дыхание тяжелело. Казалось, он теряет сознание. Мужчине было под сорок – худощавый, с венами на руках, на голове полнейший беспорядок, в лице ярко выраженная асимметрия, глаза выпуклые. Еще и истязатели потрудились, превратив лицо в отбивную и приделав под глазами два роскошных синяка.

– Чтобы порядок после вас остался, господа полицейские, – недовольно проворчал Павел Макарович. – А то знаю вас, нагадите – и ходу, а техничек, между прочим, нет. – «А Люсьен хрен заставишь», – подумал он. Павел Макарович всмотрелся: – Эй, терминаторы, вы не сильно этого подонка отхайдокали, он же богу душу отдает…

– Не волнуйтесь, товарищ полковник, все в порядке, – невозмутимо пробасил громила Мартынов – ходячий славянский шкаф с кулаками-арбузами. Интеллект – куриный, но смекалка с интуицией на высоте, а еще пробивная мощь и весьма убедительный экстерьер. – Сейчас мы его водичкой польем, и вырастет огурчик…

С этими словами он беззастенчиво забрался в зеркальный бар (на миг мордоворотов стало двое), выхватил оттуда ведерко с колотым льдом и высыпал на физиономию распятого гражданина. Оперативники сдавленно захихикали, но сработало – пленник задергался, распахнул глаза. И вдруг застыл. Дыхание вроде бы нормализовалось, заблестели глаза, обведенные морщинистой синью.

– Суки вы… – сообщил он тихо, но вполне отчетливо.

Четвертый опер, по фамилии Рябинчик, на вид представительный и «человекообразный», сокрушенно вздохнул, сжал кулак, но поменял намерения под выразительным оком хозяина.

– Обидно, Лев Васильевич, что мы с вами снова вынуждены встретиться, – мягко и вкрадчиво поведал полковник, вставая над поверженным телом. – С вами проводили задушевные профилактические беседы, пытались вас увещевать, надавить на совесть и благоразумие. Но все, как говорится, тщетно. Ваше поведение не выдерживает критики и становится опасным для общества.

– Для общества, полковник? – ощерился Лев Васильевич. – Какой вы циничный… Ваше общество погрязло в махинациях, злоупотреблениях, кровавых злодеяниях и чувстве безнаказанности…

– Фу, какая патетика, – поморщился полковник. – Вы же не перед компьютером, Лев Васильевич, ей-богу… Такое ощущение, что вы еще не выбрались из девяностых, правдоруб вы наш. До вас не доходит, что мы живем в другое время, властвуют иные законы, изменились люди, изменилось ВСЕ – и только вы продолжаете коптить по старинке. Итак, что мы имеем на сегодняшний день? Изгой, белая ворона, эстетствующий алкоголик и борец за справедливость – бывший журналист Зенкевич Лев Васильевич, изгнанный из всех средств массовой информации, где он имел честь трудиться, в том числе из всеми нами любимого «Вестника Кабаркуля», не собирается на покой. Он не хочет жить спокойной жизнью, выращивать виноград, яблоки и груши. Он собирает клеветнические, так называемые компрометирующие, материалы на приличных людей нашего города, в том числе на своего покорного слугу, придает им кажущуюся убедительность и прикладывает усилия, чтобы сбыть их в столичные следственные органы, в частности в Генпрокуратуру и в Главное следственное управление Следственного комитета. Зачем, Лев Васильевич? Ведь, согласно имеющейся информации, у вас весьма нездоровое сердце. Оно не тянет на пламенный мотор…