Или, быть может, почти всего?.. Есть же ещё столько всякого, не чёрно-белого, но полного красок. Того, ради чего я тоже готов на всё.
Знания. Искусство. Слова. Секреты.
И она, конечно. Птица на моём плече. Куда же, право, без неё?
С другой стороны, тут нет никакого противоречия. Все перечисленные составляющие успели стать частью моей свободы, её неизменными атрибутами. Потому что, если бы у меня был выбор, именно им я принадлежал бы безвозвратно.
Хотя это всё вообще не важно.
Это даже глупо с моей стороны, раз за разом попадать в ловушку самокопания. В какой-то мере мной же самим расставленную, кстати. А вы вот знали, что самокопание — один из самых любимых моих инструментов при работе с клиентами? Более того, практически моё изобретение? То есть, не принимайте за манию величия: не только моё. Но, думаю, я был одним из первых, кто посмотрел на человека из отражения в воде и спросил: “Кто ты?”
С этого вопроса очень многое началось. В том числе — мой голос на краю сознания, тихо задающий вопросы, со временем превращающиеся либо в великие деяния, либо в навязчивые мысли… И в то и в другое, в общем-то.
Но сам факт: я отвлёкся от темы.
То есть, от Кольца.
Я был свободным духом, и вполне смирился с мыслью, что растворюсь в небытие таковым. Но меня погубило (или спасло, тут уж как посмотреть) моё непонимание природы нового мира в сочетании с неуемным любопытством. Ну вы догадываетесь? Нет?
Разумеется, дело в именах.
Любой, кто хоть немного знаком с подлинной магией, не может не понимать силу именований. Назовись и назови — с этого, в принципе, всегда и всё начинается. И пусть со временем люди совершенно обесценили слова, эта часть правды про магию осталась неизменной и незыблемой.
Хотя, как ни странно, возраст этой правды равен возрасту Кольца.
До Кольца магия не имела отношения к именам. И к сделкам, к слову, тоже.
“Я тебе поклонюсь и я тебе покорюсь” — вот что говорили люди тогда существам вроде меня. Ну, или: “Пройдя по грани между светом и тенью, я не испугаюсь тебя. Я встречу тебя с открытыми глазами и открытым сердцем, потому что тьма и есть ты”. Последнее, конечно, редко, но тоже случалось. Если речь шла о прирождённых жрецах и шаманах, бесстрашных и, по современным меркам, совершенно сумасшедших.
В те времена люди были просителями. Они не задавали тон, не навязывали своих правил. Просто были нашими — порой игрушками, порой жертвами, порой подопечными, порой друзьями.
Последнее редко, конечно. Но, слышал я, всё же случалось.
У меня тоже было пару… не то чтобы прямо друзей, но приятелей точно. Люди одарённые, склонные интересно обходиться со словами, достаточно смелые, чтобы не бояться меня, достаточно забавные, чтобы веселить — такие всегда нравились мне. Ещё даже до… Александрии.
Один из этих человеческих приятелей, писец и поэт, дал мне имя. Не с каким-то злым умыслом, просто для удобства. Тогда я отнёсся к этой человеческой блажи философски, потому что даже вообразить не мог, чем она для меня в итоге обернётся. Мне даже где-то понравилась эта идея; я сам стал представляться этим именем. То есть, как вы понимаете, шагнул в ловушку. С широко открытыми глазами.
Что взять с идиота.
Допускаю, что человек, записавший моё имя, не хотел ничего дурного. Возможно, это был кто-то из моих любимчиков: тогда я совершенно не учитывал, что грамотные и умные люди склонны делиться такого рода знаниями. Я ещё не осознавал, какую силу могут иметь записанные имена.
Но мне не повезло (или, может, повезло): тот клочок бумаги попался на глаза великому царю, который был по совместительству большим любителем чтения. Почему он выбрал меня, вопрос отдельный, и ответа я не знаю до сих пор. Но однажды неведомая сила перехватила меня, связала мне крылья, ослепила, оглушила — а после потащила за собой в круг призыва.