– За ошибки нужно платить, милая. И расплатишься ты именно тем, что позволишь мне стать для близняшек настоящим отцом.

Он притягивает меня к себе за руку, и мы встречаемся взглядами. Сглатываю, когда вижу в отражении синевы свой силуэт.

– Это неправильно. Мы посторонние люди.

Кирилл снова давит смешок и отталкивает меня.

– Я знаю. Все, что между нами было, в принципе изначально неправильно. Но мы имеем то, что имеем.

Этот упрек отдается эхом в ушах и задевает за живое. Но я успеваю вовремя сообразить и не спросить, какого черта он так думает.

Близняшки оживляются, и кто-то из них начинает громко плакать. Моргаю, стыдливо опускаю глаза, потому что уже успела забыть, что они рядом. Тетя года, ничего не сказать!

– Ну что ты, котеночек?

Вытаскиваю и прижимаю Дашу к себе. Вдыхаю ее запах. Мне иногда кажется, что девчонки пахнут солнышком. Да они и сами как два солнышка. Бросить их было самым настоящим преступлением, и я надеюсь, что сестра все переосмыслит и не будет уже совсем поздно.

Подавляю вздох. Машка дергает меня за штанину, и я усмехаюсь сквозь навернувшиеся слезы. Опускаю взгляд.

– Тоже хочешь на ручки к те… – кашляю, бросаю быстрый взгляд на затихшего Кирилла, – к маме на ручки?

Когда ж я уже перестану оговариваться? Раз уж решила сыграть роль Аньки, то надо привыкать говорить о себе, как о матери, а не о тете.

Кирилл потирает подбородок и о чем-то сосредоточенно думает, не спуская глаз с нашей троицы.

Машка против моего игнора, поэтому к дерганью меня за штанину прибавляется еще и ее верещание. Наклоняюсь, но одной рукой вытаскивать ее из коляски опасно: ножка может застрять. Непроизвольно бросаю беспомощный взгляд на Кирилла. Он отмирает и делает шаг к нам.

– Помочь?

Хмурится, изучая коляску, словно не знает, как правильно к ней подступиться. Или и вовсе боится подойти к Машке.

Прочищаю горло:

– Ну ты же хотел стать настоящим отцом. Самое время.

Кирилл прищуривается, и мне становится немного стыдно.

– А может, ты престанешь язвить и просто скажешь, что мне нужно сделать?

Щеки вспыхивают от своего же выпада, и я утыкаюсь носом в макушку Дашки, чтобы Кирилл не увидел мое смущение.

– Достань, пожалуйста, Машу.

Приходится ненадолго подавить в себе протест и нежелание идти на поводу у Кирилла и доверять хоть кого-то из близняшек.

Он беспомощно смотрит на меня и вопросительно изгибает бровь:

– А я ее не раздавлю?

– Коляску?

Кирилл цокает:

– Машу.

Распахиваю глаза и стараюсь не рассмеяться при виде взрослого мужика, который боится подойти к малышке.

– Она крепче, чем может показаться на первый взгляд.

Маша отшатывается, стоит Кириллу протянуть руки. Хмурюсь. Наверное, просить Кирилла взять Машу пока еще рановато. Нужно идти другим путем.

– Нет, подожди, ты можешь так ее напугать.

– Собственного ребенка? – Кирилл возмущенно вскидывает руки.

– Собственного ребенка? – Кирилл возмущенно вскидывает руки.

Раздраженно закатываю глаза. Ну что за твердолобый!..

– Кирилл, она не понимает, что ты ее родной отец. Уж прости, но девчонки росли семь месяцев без тебя, и сейчас для них ты простой прохожий, который решил поговорить со мной.

– Прекрасно! – Мне кажется или в его голосе проскальзывает обида? – И что же ты мне прикажешь делать?

– Там сбоку есть кнопка, которая отстегивает перекладину спереди. Нужно ее найти, а я сама уже достану Машку.

Рука под весом Дашки начинает затекать, и я пытаюсь перехватить племяшку поудобнее. Она недовольна кряхтит, но продолжает с интересом наблюдать за манипуляциями Кирилла.

– Ну что ты там?

Он что-то недовольно бурчит, но я не могу разобрать и половину сказанного. Наконец Кирилл с довольным видом отстегивает перекладину и показывает мне. Если бы в этот момент у меня были свободные руки, то я обязательно бы ему поаплодировала. По его самодовольному виду, кажется, что именно такой реакции от меня он и ждет. Будто не коляску разобрал, а мамонта завалил.