Хотя о чем это я!

Откашливаюсь нервно, заставляя себя отодвинуться, и помощница вновь оживает. Берет один из тюбиков и подрагивающей рукой выдавливает белую массу на ватный диск. Пахнет приятно – уже хороший знак. Впрочем, как и вся Снежана. От нее тянется легкий, ненавязчивый шлейф. Благородный, без агрессивной резкости или приторной сладости. Наверняка она выбирает слабые духи, чтобы не раздражать дочку. Заботливая…

- Это что? – разрываю тишину, чтобы мысли дурные в голову не лезли.

- Крем для рук, - тихо отзывается Снежана и почему-то в глаза мне избегает смотреть. Это немного настораживает. – Сначала попробуем нанести его и подержать пару минут. Крем должен размягчить кожу, чтобы легче было убрать следы. Наверное, - виновато плечами пожимает, а я лишь киваю, готовый на все, что будет делать со мной эта женщина. Клоуном я на встречу идти и Туманова радовать не хочется. – Потом мицелляркой потрем, - споткнувшись о мой вопросительный взгляд, поясняет: - То есть жидкостью для снятия макияжа. Если все-таки что-то останется, можно припудрить или тоналкой покрыть.

- Без третьего этапа обойдемся, - недовольно бурчу я.

- Вам не кажется, что вы не в том положении, чтобы диктовать условия? – пытается выдержать серьезный тон, а сама улыбается.

Насмехается надо мной опять, нахалка! Совсем страх потеряла. Кто в доме босс, в конце концов? Тьху, то есть в компании…

- Снежана, - чуть повышаю голос.

- Извините, - сглатывает она, стирая с лица ухмылку, и руку ко мне протягивает. - Вадим, не могли бы вы… - пальчиком тычет в ворот рубашки. – Чтобы я не испачкала… У вас ведь вся шея в «росписях»? - опять уголки губ вверх приподнимает.

Небрежным движением расстегиваю пуговицы чуть ли не до середины. Усаживаюсь удобнее, готовясь к «процедуре». Но Снежана медлит. Опускает взгляд на обнаженный торс.

- Ожоги? – изучает светлые пятна на моей груди, отличающиеся от основного оттенка кожи.

- Угу, - отмахиваюсь. – В детстве скатерть со стола стащил. Вместе с тарелкой горячей каши. Мама только сварила и оставила остывать.

- Поэтому теперь вы сами даже чай холодный пьете? Чтобы с дочкой подобное не повторилось? – догадывается сразу.

Лену долго приучать пришлось к «новым порядкам» после рождения Али. Хотя, казалось бы, все просто: никакого кипятка рядом с дочкой.

- Мне-то на себя плевать, - хмыкаю я, пока помощница бровки сводит и вздыхает тяжело.  - Но Аля – девочка. Не могу допустить, чтобы у нее внешность была испорчена по моей вине.

- Ясно, - сипло лепечет Снежана. - Я за Риткой тоже слежу, переживаю безумно, - признается вдруг. 

Закусив губу изнутри, приближается практически вплотную, проводит ватой с кремом по моему подбородку, спускается ниже. Почти не дышит.

Прищурившись, наблюдаю за помощницей. Могу поспорить, что она ватный диск использует исключительно для того, чтобы не касаться меня. И в моменты, когда подушечки пальцев соскакивают и случайно проскальзывают по коже, Снежана отдергивает руку, словно ее электрическим разрядом шарахнуло. Собравшись, продолжает наносит жирный крем.

Я мог бы отшутиться, но в данный момент, рядом со Снежаной - мне почему-то совсем не смешно.

Наоборот.

Серьезно. Важно. Правильно.

Будто вот так все и должно быть.

Плавно скольжу взглядом по ее красивому лицу, смущенному и слегка подпорченному толстым слоем макияжа. Потому что под ним… свидетельство «любви» ее мужа.

Как же так, девочка? Зачем ты вляпалась в эти больные отношения?

Я видел подобных жертв, когда по молодости готовил цикл материалов на эту тему. Забитые, несчастные, потерянные.