– Вам в Ростове будет уваженье, – сказала Маня. – Вы отшили Степку-музыканта, его все боятся, как холеры.

– Какого Степку?

– Ой, – Соловейчик вытер шляпой потный лоб. – Лучше не спрашивайте. Не дай вам бог еще раз в жизни увидеть этого Степку. Он бандит с Темерника. Как он тут под боком сидел, – я и не заметил. Знаменитый парень. ГПУ по нем давно плачет.

Батурин снова рассказал вымышленную историю о пропавшей невесте. Проститутки слушали сначала так же недоверчиво, как и Соловейчик, потом, очевидно, поверили. Маня даже растрогалась.

– Нет, такой здесь не было. А Пиррисон был. Да вот Зинка расскажет, она с ним жила.

Зинка подняла к глазам стакан пива и долго не опускала. Батурин вздрогнул, – четкие следы обозначились во всей этой путанице.

– Ну что же ты, рассказывай.

– Сволочь ваш Пиррисон, – тяжело проговорила Зина, поставила стакан и в упор посмотрела на Батурина. – Собака ваш Пиррисон. Невеста твоя с ним сбежала. – Зина грубо перешла на «ты». – Чистенькая барышня, артистка, пальчики-маникюрчики. Когда ее найдешь, расскажи, как Пиррисон нас по две на ночь брал.

– Замолчи, Зинка! – прикрикнула Маня и испуганно посмотрела на Батурина, – что он, первый такой, Пиррисон, чего распалилась!

– Отвяжись, – пронзительно крикнула Зина. – Дай досказать. Видишь – человек дерьмом интересуется, а на дерьмо охотников мало.

Батурин решил терпеть до конца. Он понимал, что малейшее слово может вызвать истерику, дикий скандал, и тогда все потеряно.

– Слушай, ты, – Зина дернула Батурина за рукав. – Зачем ты мне о невесте своей рассказал! Зачем после Степки. Эх ты, несчастный жених! Невеста, невеста… Да теперь все невесты порченые. Для дураков только и есть невесты, а для порядочных – женщины. Порядочная девушка! – Зинка захохотала. – Ух ты, порядочный! Знал, куда пойти, чтобы невесту отыскать. Все вы чистехи, ручки дамам целуете, разговор у вас такой интеллигентный, а дойдет до дела – наплюете в самое сердце. Не желаю, – дико крикнула она и вскочила, – не желаю я видеть его! Маня, идем! А тебе, папаша, грех. Я из-за Пиррисона травилась, его убить надо, а ты мне приводишь хахаля, он с Пиррисоном из-за невесты дерется. Да пропади они пропадом!

Она дернула Маню за руку и выбежала из пивной.

– Отщелкала. – Пьяный за соседним столиком восхищенно покрутил головой. – Ай да девка! Вот это да, девка!

Соловейчик был подавлен.

– Нанюхалась. Взбесилась девочка. Что же теперь делать? От нее теперь ничего не добьешься. Ой, упрямая девочка – ужас!

– Пойдем, – Батурин встал. – Я подумаю, что с ней делать. Зайдите ко мне завтра утром.

Он дал Соловейчику пять рублей, и они расстались. На прощанье Соловейчик долго тряс Батурину руку сухими и слабыми лапками.

Батурин побродил по улицам. Свежо и печально дул ветер: степь и море дышали на город полной грудью. В черной листве ослепительно струились гудящие огни автомобилей.

«Что же делать? – думал Батурин. – Надо найти ее и рассказать правду. Она должна понять. Зря, совсем зря и глупо я начал врать».

Он вернулся домой, написал письмо капитану в Сухум – всего три фразы: «Пиррисон был в Ростове. След, кажется, найден. Ждите писем», – и лег. Уснул он тяжело и крепко.

Утром он лежал и ждал Соловейчика. Ходики хрипели, минутная стрелка ползла на глазах по засиженному мухами циферблату. Батурин смотрел на стрелку в оцепенении, – казалось, время остановилось, а между тем прошло уже три часа, и ходики показывали полдень. В час Соловейчика не было. Батурин встал и умылся во дворе под краном. Курчавые дети сбились вокруг него плотным кольцом и восхищались.