Утром, вынимая свежие газеты из ящика, ловлю записку, летящую, как снежинка, на ледяной пол. Печатными буквами одно слово – «Уезжай!» Первая реакция – смешно. Как в романах Конан Дойля. Интересно, кому я тут помешала? Почему-то вдруг вспоминается дама в белых мехах за рулем. Может, она меня рядом с Колей увидела и приревновала к красавцу-цыгану? Он-то известный любимчик у женщин.

Крещенские морозы отступили, и крупными хлопьями повалил снег. В поселке сразу стало многолюдно. Дети высыпали во дворы, начали лепить снежных баб и крепости. Взрослые, пользуясь потеплением, разбежались по своим делам. В магазинах очереди, даже на почте, куда я захожу, чтобы позвонить маме, не протолкнуться.

Усаживаюсь на подоконник, жду вызова в телефонную кабинку и думаю, как разыскать Ирку. Тетя Валя не помощник. Интересно, почему подруга ушла из дома? И вообще, где она может быть? Знакомые ничего не знают. Остается только один вариант – Пастух.

Напротив, в другом углу телеграфа, подпирая угол, стоит высокий парнишка в черном пальто, с намотанным на шею длинным красным шарфом и нагло меня разглядывает. Внимание подростка неприятно. Хотя с чего бы? Он младше меня всего-то на пару лет или даже вообще ровесник. Пацаны ведь поздно взрослеют.

Высокий женский голос вызывает меня к телефону: «Краснодар на проводе. Кто вызывал Краснодар?» Мама отчего-то взволнована, все заказанные пять минут рассказывает мне свой кошмарный сон. Я уже начинаю засыпать, убаюканная ее голосом, – не выспалась, полночи папу успокаивала, но вдруг знакомое имя – Ира – выдергивает меня из полудремы.

«Я вижу ее, Танечка, в этом ее любимом голубом шарфике, танцующей на вашем школьном катке, а потом она прыгает, проваливается под лед и тонет, тонет… А ее топит мужская рука с таким большим родимым пятном на запястье. Как она поживает? Как Валя?»

Я отвечаю что-то невразумительное и тороплюсь повесить трубку. Мамин сон неожиданно растревожил меня. Я помню это пятно на руке Пастуха. Оно мне всегда казалось безобразным, а Ирка считала его знаком избранного.

– Вот увидишь, – говорила она мне, – Андрей еще прославится на весь Мегион, а может, и на весь Союз.

Вот только я не знала, что и мама моя помнит не только Иркиного ухажера, но даже и его родимое пятно на руке. Как странно… Уходя с почты, вижу, что пацан в черном пристраивается идти за мной. Чего прицепился?

В автомастерской, в которой три года назад работал Пастух, мне удается узнать, что он давно уже оттуда ушел. Где сейчас, никто не знает. Вроде видели в Нижневартовске этим летом. Но где его там искать?

Бреду домой под снегопадом. Останавливаюсь под фонарем. В надвигающихся синих сумерках снежинки, влетая в бледно-желтый конус света, начинают блестеть. Обычно я могу так стоять и, задрав голову, наблюдать за ними целую вечность. Но сегодня мне кажется, что они слишком холодные, слишком мокрые, слишком залепляют лицо и глаза.

Вдруг в спину влетает сделанный крепкими руками снежок. Больно. Снежок падает и даже не рассыпается. Вижу, что из него торчит уголок красной ткани. Вытаскиваю ее из почти ледяного комка. Это обрывок пионерского галстука. На тряпке одно слово, написанное шариковой ручкой, – «Уезжай!» Оглядываюсь, вижу, как парень в черном забирается в белую легковушку. Красный шарф его свисает по спине до самой земли.

Кто гонит меня из Мегиона? И главное – почему? На душе, впервые после приезда, становится неуютно. Я оглядываюсь по сторонам. Знакомые улицы кажутся чужими, лица людей хмурыми. Остро хочется увидеть родное, папино. Решаю идти встретить его с работы. Еще ведь не сильно поздно. Даже шести вечера нет.