Квартира, которую снимали Альбина и Егор, находилась в новом высотном доме и была довольно просторной и светлой. Комната и кухня были совмещены и разделялись только столешницей. В комнате стоял мягкий светлый диван и стеклянный столик, а в углу, у широкого окна, на светлой керамике пола зеленела драцена.

Альбина, в домашнем костюме и плюшевых тапочках, прижимая к груди мобильный телефон, провела меня в комнату и усадила на диван.

– Располагайся пока, – шепнула она мне. – Мне позвонил Егор. Сейчас попрощаюсь с ним и вернусь. Будь как дома, – бросила она и ускакала на кухню, едва слышно разговаривая по телефону и время от времени весело хихикая.

Было только четыре часа дня, а на улице уже смеркалось. За светлыми занавесками виднелся бледный свет загорающихся окон соседнего дома. Плотных штор в квартире не было, и оттого казалось, что квартира была полна света и воздуха.

– Знаешь, что у меня есть? – вдоволь нахихикавшись по телефону, прощебетала Альбина, обращаясь ко мне, и открыла дверцу серебристого холодильника. Она извлекла из холодильника бутылку белого вина и, захлопнув дверцу, продемонстрировала мне ее, после чего вышла из-за столешницы и прошла к столику у дивана. – Настоящий рислинг!

Рислинг действительно был настоящим – густой букет из яблока, груши и меда. Чувственный и изящный, он опьянил нас быстрее, чем мы успели открыть остывающую пиццу с морепродуктами.

– Мы с Егором вместе учились, – почти шепотом произнесла Альбина в такт шелесту дождя, который внезапно накрыл город своим серым пледом. – До него у меня уже был один… молодой человек, с которым я встречалась довольно долго. Тогда я думала, что это любовь. Знаешь, настоящая любовь, без лжи и обмана, полная самоотдачи и страсти. Но оказалось, что я ошиблась. Была только страсть, неживая и бессмысленная. Он изменил мне, а я не простила. Я никогда не подбираю объедки… – Альбина на несколько мгновений замолчала, обратив взор туда, где в отражении темных проемов окон сидели мы, а по нашим теням стекали холодные потоки. – Мне впервые в жизни было так больно. Сначала я долго горевала, а потом решила, что все это к лучшему. Ведь все всегда происходит к лучшему – такая мысль очень облегчает жизнь. Он вернулся, просил прощения. Я даже сначала поддалась. А потом поняла, что я так не могу. Я больше не верила, потому и не могла. А потом появился Егор. Он появился как-то сразу, и я подумала: а почему бы и нет? Вот так все и началось – как будто несерьезно. А теперь у меня нет человека более родного, чем он. Не считая родителей, разумеется, – улыбнулась Альбина. – Знаешь, все в жизни устроено как-то по-особенному мудро. Закономерно. Правильно. Только вот как в себе найти эту мудрость… не знаю.

– Я где-то читала, что мудрости свойственна юность, а отнюдь не старость, – сказала я. – Наверное, просто всему свое время.

Альбина ответила не сразу. Она сидела на диване, подогнув под себя ноги, и крутила на безымянном пальце правой руки маленькое колечко с небольшим камушком.

– Время, – наконец просмаковала она слово, – самая неразумная вещь на свете. Иногда кажется, что жизнь человека… его век разделен на эпохи. В каждой есть свое начало и непременно свой конец. Есть свое счастье и своя печаль. Но для каждой эпохи они разные. И когда заканчивается одна, то кажется, будто то, что было всего несколько дней назад, осталось далеко-далеко позади, будто было это и вовсе не на прошлой неделе, а когда-то очень давно и совсем не с тобой.

Дождь становился сильнее, поднялся ветер. Во всей квартире горел один только ночник рядом с диваном. Было тепло, занавески были отдернуты, и в черном квадрате окна, стекая по стеклу, мерцали маленькие точки освещенных окон соседних домов.