— А если сам попросит? — подмигиваю, а у Кирилла дёргается глаз.

— Мотя, то есть Матвей — хороший мальчик, — ткнув в меня пальцем, рычит он. — Так что не прививай ему свои понятия и принципы.

— Чего ты из него мямлю растишь? — предъявляю, набычившись.

— Вот родишь своих, тогда посмотрим, — огрызается брат.

— Вот и рожу, — рычу в ответ и, ойкнув, поправляю: — То есть заведу.

— Ну-ну, — скептически ухмыляется Кирилл. — С твоими принципами у тебя заводилка скорее отсохнет, чем кто-то согласится от тебя родить.

— А это мы ещё посмотрим, — зверею я.

— Ну тогда спорим, — тянет руку брат. — Срок тебе год.

— Спорим, — жму руку, и брат закрепляет наш спор, тут же довольно расплывшись в улыбке.

— Если проиграешь, быть тебе ещё год в бизнесе, только уже моим замом, — гаденько хихикая, сообщает он свою ставку.

— Ах ты гад! — отдёргиваю руку, но отменить сделку не решаюсь. — Ты специально это подстроил, да?

— А ты повёлся, — ржёт Кирилл, уворачиваясь от моего тычка. — Поздно братик.

— Ну ты и гадёныш, — бессильно злюсь.

— Поехали домой, — съезжает с темы довольный собой брат и, кивнув на часы, напоминает: — Ты вроде Матвею поход в кино обещал?

— Учитывая, что кинотеатр у вас дома, это не сложно, — ухмыляюсь и, подумав, добавляю: — Только за пиццей заедем.

— Милка меня убьёт, — скулит брат, но от предложения пожрать вредно-вкусное не отказывается.

— Яйца вытащи, — ржу в голосину, собирая документы и вставая из-за стола.

— Откуда? — теряется Кирилл.

— Из-под каблука твоей жены, — показываю язык и уклоняюсь от летящей в меня папки.

— На тебя посмотрю, когда влюбишься, — ворчит он, забирая со спинки стула пиджак.

— Таким как ты, я никогда не буду, — качаю головой и, выключив компьютер, направляюсь к двери.

— А спорим… — начинает брат.

— Нет! — рявкаю я и, выйдя в приёмную, демонстративно хлопаю дверью.

Прикупив по дороге пиццу и шипучие напитки, заваливаем с братом домой, где с порога на меня налетает маленький ураган. Не дав даже разуться, виснет на шее, и тут же тянет в гостиную. Кирилл демонстративно сопит и, смерив нашу парочку ревнивым взглядом, уходит переодеться.

Падаю на диван, позволяя племяннику оседлать меня. Поддаюсь совсем немного, делая вид, что устал, замучен и повержен, а потом, щёлкнув по конопатому носу, валю мальчишку на спину и сваливаю на него все диванные подушки. Визг и писк стоит на весь дом, но недовольных или обиженных нет. Матвею весело, а мне не в тягость уделять ему время, тем более наша с ним договорённость держит меня на крючке. Странно, но раздражения по этому поводу абсолютно не ощущаю. Старею, что ли?..

— Ну, что? — почти оглохнув от восторженных воплей, начинаю допрос Матвея. — Получилось?

— Да, — кивает раскрасневшийся мальчишка и, сдув непослушную чёлку, отчитывается: — В понедельник, в восемь тридцать.

— Молодец! — подкидываю его вверх и, получив порцию оглушающих восторгов, продолжаю: — Как всё прошло хоть?

— Странно, — жмёт плечами племяш и, пытаясь отдышаться, выдаёт: — Дядя Дрон, я не спрашиваю, зачем притворялся чеканушкой, но…

— Почему чеканушкой? — хмыкнув, повторяю незнакомое слово.

— Ну, это же странно, что я ей наговорил, — разводит ручками Мотя и, закатив глаза, вздыхает: — Как придурок притворялся, что нравится девочка.

— Ты же говорил, что нравится? — вздёрнув бровь, переспрашиваю я.

— Зачем мне такой гирамой? — цокает языком мальчик.

— Ты хотел сказать геморрой? — уточняю, усмехнувшись.

— Ну да, — кивает, опустив взгляд и, глянув исподлобья, замечает: — Вот ты влюбился, а сразу такие проблемы.