На земле справедливости нет.
Отчего же дрожат твои руки?
И померк для тебя белый свет,
И сжимается сердце от муки,
Коль столкнёшься с обманом в пути,
Коли кривда повсюду в фаворе?
Если правду не сможешь найти,
Захлестнёт тебя жгучее горе.
Что же делать? Кричали не раз
И платили надеждой и кровью
И тревогой измученных глаз.
Что же делать нам с этою болью?
На земле справедливости нет:
Близкий вдруг подведёт иль правитель.
Каждый должен зажечь в сердце свет,
Там любви к нам Господней обитель,
И ты Господу сердце отдай
И живущим далёко и рядом,
Вот тогда к нам приблизится рай,
Где нет места злодеям и гадам.
«Целовал меня при прощаньи в лоб…»
Целовал меня при прощаньи в лоб,
А хотела я нежно в губы чтоб,
Уходил спеша, позабыл ключи
И исчез, как день, в темноте ночи.
Будет новый день, есть в двери звонок,
Но висит судьбы между нами рок,
Словно меч висит. Не пойду вослед,
Ты живи вдали, рядом жизни нет.
«Линия фронта по сердцу проходит…»
Линия фронта по сердцу проходит,
Мысли летают проворнее пули:
Что-то вестей нет давно от Володи…
Можно поплакать, ведь дети уснули.
Боже, прости мне минутную слабость,
Дай мне терпенья и веры – вернётся!
Вот бы уснуть, накопилась усталость,
И до рассвета чуть-чуть остаётся.
Детям нужна я заботливой, сильной,
Значит, нельзя мне сейчас расслабляться.
Снится во сне, что звонит мой мобильный.
Ты мне звонишь. Просыпаюсь от счастья.
«Расплескались васильки…»
Расплескались васильки,
Словно море у реки,
Коли сон дурной приснится,
В васильки пойду «топиться».
Утону в них с головой,
Небо сине надо мной.
Пчёлы, устали не зная,
От цветка к цветку летают.
Рядом речка, близко лес,
У меня на шее крест.
Утопилась! И пока.
А глаза – два василька —
Улыбаются всему.
Что грустила? Не пойму.
«В лесу тёмном у избушки…»
В лесу тёмном у избушки
Сидит ветхая старушка.
Кругом кости да рога —
Это бабушка Яга.
«Эх, деньки какие были!
А теперь меня забыли.
Не боятся и не чтят,
А ходили все подряд.
То Иван придет, то леший,
Кто на волке, а кто пеший,
То Кащей устроит пир,
Да и он уж не кумир…»
И сидит Яга, сидит,
Хоть нога и не болит.
Но куда на костяной —
Из дому лишь да домой!
Из подружек лишь сова,
Да и та сошла с ума!
И ослепла, и оглохла,
Хорошо ещё – не сдохла.
В гости ждал её Кащей —
Похлебать вчерашних щей,
Но забыла и когда,
Знать, забыла навсегда.
Уж давно рассохлась ступа:
«Съем мышиного я супа,
Закушу пиявкой
С колдовскою травкой.
Вдруг потом на что сгожусь —
Берегись, Святая Русь!»
Бабка цокнула ногой,
Стала дерзкой, молодой,
Скутер оседлала
И в Москву помчала.
Говорят ведь, что в Москве
Вмиг забудешь о тоске.
Прощальная записка
Она стояла у окна.
Этаж? Считаю… Двадцать пятый.
По небу шастала луна,
Её бессониц друг заклятый.
А на столе – графин вина
И лаконичная записка.
Я нынче оттого пьяна,
Что не актриса я – актриска.
Осталось сделать только шаг,
Чтобы покончить с этой болью.
Надежды потерпели крах…
А в труппе называют молью…
Луна толкала её в грудь,
Луна почти остервенела.
Она кричала: «Всё забудь!
Ты что творишь, ты обалдела!»
Но крик её тонул в ночи,
А девушка – окно пошире.
Но вдруг три вспыхнули свечи,
Хотя одна была в квартире…
Она не видела лица,
А он закрыл собой окошко.
Слова порой верней свинца,
Давай поговорим немножко.
Трещали тихо три свечи,
Он говорил тепло и просто
В безвыходности той ночи
И в полушаге от погоста.
«А люди, знаешь, и меня
К кресту, как есть, приговорили,
За добродетели казня,
И не скажу, что не любили.
Вот только разум спит людской,
И что творят – не понимают.
Но я с тобой, всегда с тобой,
Несправедливость убивает.
Но только тех, кто не готов
Принять свой крест, поднять повыше.