Сельджуки, как единое целое, перестали быть проблемой. Некоторой угрозой являлся Румский султанат, возникший в Малой Азии, на территории бывших восточных фем Империи, но эта опасность на тот момент была гипотетической: тамошние «мини-султаны» осваивались в новом качестве, не слишком пока еще успешно огрызаясь на воспрянувший духом Константинополь, а ничего более страшного, куда ни глянь, не наблюдалось. Даже Тбилиси царь не стал брать сразу. Он выждал год, видимо, наводя контакты по линии «мстовари», а затем яблочко упало в руки само собой, чуть ли не с цветами и хлебом-солью. Упразднение эмирата прошло в полном порядке, без каких-либо эксцессов. Всем «калакели» (коренным тбилисцам), невзирая на деятельность при старом режиме и вероисповедание, были гарантированы (вспомним еще раз о том, чего мы не знаем, но чего не могло не быть – тайные контакты в течение года) неприкосновенность и покровительство, причем самым низким налогом (3 динара в год) были обложены правоверные. С евреев взимали 4 динара, с армян, насколько мне удалось выяснить, столько же, и только православным было предписано платить по обычной, без льгот, таксе 5 динаров. Арабский историк Ахмад Аль-Фариги указывает, что даже при преемнике Давида, Деметре I, «даже и в самом Багдаде не относятся к мусульманам столь тепло и уважительно, как в Тбилиси». Не приходится удивляться, что к царю, мгновенно прослывшему великим и мудрым, поехали посольства, явные и тайные. Жители мелких окрестных владений, и мусульмане, и, естественно, армяне, вполне справедливо полагали, что от добра добра не ищут, а власть сильного и гуманного господина, к тому же еще имеющего достаточно средств, чтобы не обдирать подданных до нитки, предпочтительнее прозябания под крышей жадной мелочи. Очень быстро Грузия обросла вассалами. Кто не хотел, тому – как довольно крупному по тем местам Ширванскому шахству – разъясняли, но опять-таки в умеренных тонах. Затем как-то незаметно, почти что сами собой, в составе Грузии оказались огромные территории северных провинций бывшей Великой Армении, в том числе и ее красавица-столица Ани, правитель которой получил сан и полномочия вице-короля. А потом, 24 января 1125 года, великий Давид IV, уже при жизни с полным правом названный Агмашенебели (Восстановитель), скончался. По меркам того времени, не столь уж молодым, но и не стариком – 52 лет от роду, оставив после себя Грузию «от Никопсии до Дарубанда и от Овсетии до Арагаца». Причем обустроенную, богатую и сытую, с мощной армией, знающей свое место знатью, боящейся Бога церковью, работающим как еще не изобретенные часы аппаратом и мелкими, слабенькими, заглядывающими в рот любому гостю из Тбилиси соседями.

Никогда после, считая и «коллективного Давида» эпохи Тамар, и «почти Давида» Брцхинвале, не было в Грузии никого подобного, но массе стран такие в лотерее генов не выпадают и вообще за все века существования. Наследник же Деметре, будь он даже семи пядей во лбу, обречен был до скончания жизни сидеть в отцовской тени, но, надо сказать, эти семь пядей он таки имел, поскольку тешить свое ego, что-то кому-то доказывая, не пытался, а только всеми силами поддерживал страну в том виде, в каком получил от родителя, воюя лишь тогда, когда спорные вопросы не удавалось решить компромиссом, но если уж воюя, то наверняка. Жесток не был, однако любые попытки испортить сделанное отцом пресекал по-черному: например, когда младший брат в 1130-м решил, что корона будет идти ему больше, чем старшему, безо всякой жалости приказал выколоть смутьяну глаза, хотя по дальнейшей судьбе слепца – большая пенсия, роскошное имение, масса слуг, – видно, что любил. В общем, все при нем оставалось, как при батюшке. То есть хорошо. Вот только батюшкой, умевшим контролировать все, он все же не был, а потому вынужден был привлекать к рулю преданных людей из числа знати, что в перспективе сулило немало неприятностей. Не слишком хорошо было и в семье. Оба сына, и наследник, Давид, и младший, Георгий, были юноши способные и достойные, но очень не любили друг друга, а отец почему-то больше симпатизировал младшему и, что хуже, не умел не показывать этого на людях. Естественно, начались склоки, интриги, двор, как водится, разбился на враждующие кланы, Давид, не желая оказаться лохом, принялся копать под отца и в 1155-м добился пострижения старого царя в монахи. Правда, совсем ненадолго и на свою голову.