Очень скоро в городах страны появились присутствия, где заседали хмурые бюрократы-буквоеды, решавшие вопросы строго по закону, а не по понятиям, что простому народу, естественно, очень понравилось. Авторитет короны стал в полном смысле слова непререкаем, а слово Давида – законом. Вот теперь-то пришло время и для внешней политики. Ранее старавшийся особо никому о себе не напоминать, Давид начал проявлять активность, понемногу отнимая у турок занятые ими города – сперва Самшвилде, потом Рустави, потом неприступную крепость Гиши, а в начале 1118 года и Лоре, когда-то маленькое армянское царство, уничтоженное сельджуками. Операции были мелкие, не кровопролитные, мусульмане, не имея за спиной никакой поддержки, чем дальше, тем больше уходили сами, лишь услышав о скором появлении царских войск, но в моральном плане важность их трудно переоценить: царские люди понемногу учились понимать, что сельджуки не непобедимы. Однако духом единым сыт не будешь, надежных войск (дружины князей и плохо обученные ополченцы в это понятие не входили) все-таки было мало, а в том, что рано или поздно соседи попытаются взять реванш, не сомневался никто. Серьезные люди в то время армию нанимали или закупали «военных рабов», гулямов (термин «мамлюк» появится чуть позже). Однако такие программы стоили совершенно безумных денег, требуя постоянных войн, причем победных и завоевательных, на что у Давида не было ни сил, ни, похоже, желания (провоевав едва ли не всю жизнь, он, как ни странно, был, кажется, по меркам того времени довольно миролюбив).

Но если денег не было, то генератором идей царь был великолепным. Будучи женат на половецкой княжне Гурандухт, дочери хана Атрока и внучке знаменитого Шар-хана, он списался с тестем, как раз тогда поставленным на край гибели степными победами Владимира Мономаха, и предложил тому программу green-card на сколько угодно семей. Кстати сказать, слегка понимая Давида, считавшего ходов на десять вперед, поневоле подозреваю, что и брак этот, заключенный задолго до того, был реализован с видами на далекое будущее. Тесть ответил согласием. Имелась, правда, проблема: половцы были в размирье с осетинами, и те ни за что не пропустили бы эмигрантов на новую родину, однако этот вопрос Давид решил быстро, сперва сходив на осетин походом, затем же, когда они поняли, что драться будет себе дороже, предложив союз и материальную помощь. А знати еще и набор столь привлекательных преференций, от чинов и титулов до земель и золота, что горцы возражать не стали. В период с 1118 по 1120 год через перевалы прошло на юг несколько тысяч (источники говорят «сорок тысяч», но это полная чепуха, а почему, будет растолковано в книге) кипчакских семей, получивших землю и подъемные в обмен на обязательство выставлять джигитов по первому требованию из расчета «одна семья – один всадник». На этом военную реформу можно было считать законченной. А война была уже на носу.

Раздробленные, ненавидящие друг друга кузены из недавно еще великого Дома Сельджука все же не были идиотами. Грузия как таковая, возможно, их и не очень интересовала, но появление «франков», потеря важнейших торговых портов, да еще и очевидно возросшее стремление к реваншу Империи делали вполне вероятной перспективу возвращения в пустыню и саксаула в меню. Султаны, успевшие привыкнуть к персикам и рахат-лукуму, этого очень не хотели, а рождение еще одного сильного христианского государства в тылу ставило саксаул на повестку дня. Меры следовало принимать немедленно, причем совместно. Порознь они не значили уже ничего. Так что вовсе не по приказу султана Махмуда, уже не имевшего возможности что-то приказывать кузенам и племянникам, а исключительно по зову души весной 1121 года мелкие эмиры Ирака и Сирии после долгих проволочек объединились и, доверив командование Иль-Гази, атабеку Алеппо, единственному турецкому военачальнику, умевшему побеждать «железных людей» в полевом сражении, двинули на Южный Кавказ очень большое и сильное войско – 20–25 тысяч бойцов (дикие цифры источников, говорящих о 250 и даже 350 тысячах, доверия не заслуживают никакого). Войско Давида тоже было сильным и профессиональным, но, конечно, поменьше (до 15 тысяч человек, включая, помимо грузин и половцев, несколько сотен осетин и несколько десятков воинов-интернационалистов в белых плащах с алыми крестами). И тем не менее 12 августа 1121 года на Дидгорском поле «абхазы, картвелы, раны, кахи», а также армяне, кипчаки, аланы и «франки» одержали красивую и элегантную победу, навсегда переформатировавшую геополитику региона.