— Чтобы случайно не заходить на страницы, которые могут огорчить, — мягко пояснил я, не убирая своей руки и даже слегка увеличивая пятно контакта.

— Это хорошая мысль… — растерянно пробормотала Лена. — Но… Виктор, простите, а у вас есть девушка?

— Нет.

— Понятно, — то ли обрадовалась, то ли окончательно растерялась бледная учительница. — В вашем возрасте это нормально. Я имею в виду, что у вас очень хороший возраст. Очень… зрелый, но не юношеский. Хотя мужчины всегда в чём-то юноши…

— А женщины всегда в чём-то девочки.

Лена зарделась. Её губы не сдержали приятной, даже польщённой улыбки.

— Это так, да, — сказала она вполголоса. — Но я вот совсем не чувствую себя девочкой…

— Сколько вам лет, Лена?

— Мне? — глаза у Лены стали почти такими же круглыми как её очки. — Мне двад… м… Тридцать… Двадцать девять лет. А через месяц тридцать. Да, такой вот возраст. Пограничный.

— Нормальный возраст.

— Да?.. Да, спасибо. Конечно, нормальный. Что же в нём ненормального?..

Лена разнервничалась. Видимо, я наступил в щекотливую зону. Как и большинству женщин, ей не нравился собственный возраст. Как и большинству людей, ей казалось, что она уже для чего-то слишком стара.

Мне хотелось обнять её, но я не мог себе позволить оскорбить её своей жалостью. Ласкать кого-то из жалости так же мерзко, как бить кого-то из-за любви.

Лена не нуждалась в сочувствии. Она нуждалась в силе, которую у неё отобрали, от которой она сама отреклась, которая ей не дозволялась возрастом, преподавательской деятельностью, статусом «разведёнки» или ещё чем-то, что она насочиняла себе во время одиноких вечеров, исследуя чужие страницы «ВКонтакте».

— Лена, — сказал я, крепко сжав её запястье, — вы прекрасны. Не горюйте о всякой ерунде.

Внезапно Лена выдернула свою руку.

— Зачем вы такое говорите? — выпалила она.

— Затем, что я хочу так сказать.

Смутившись и оторопев от такой прямоты, Лена интуитивно выровняла спину, но при этом потупила взор. Её ресницы самыми кончиками касались очков. Она не шевелилась, хотя на губах незримо дрожали слова.

— Всё равно — больше так не говорите, — едва не задохнувшись, произнесла она с ещё более бледным, чем прежде, лицом. — Это как-то... неправильно.

— Почему? — не отступался я. — Что неправильного в комплиментах женщине, если они отражают правду?

— Прекратите. Давайте поговорим о чём-нибудь другом. У вас чай уже остыл, а вы даже не попробовали.

Девушка резко отстранилась прочь, словно в один миг выстроила меж нами толстую стену.

Я встал с табуретки и, опираясь на стол, нагнулся к Лене. Я пытался вернуть так нелепо утраченный контакт.

— Лена, — сказал я, — Лена, посмотрите на меня, пожалуйста.

Не сразу, но всё-таки она глянула на меня.

— Вы прекрасны, — повторил я, улыбаясь одними уголком рта. — Вы ведь звали меня не затем, чтобы пить чай. Верно?

— Вам лучше уйти.

— Вы хотите, чтобы я ушёл?

— Да.

Я не двинулся с места. Между нашими лицами, глядящими друг на друга, ещё сохранялось расстояние — небольшое, но достаточное, чтобы разминуться навсегда или же мгновенно преодолеть его. Я оставлял выбор за женщиной. И Лена выбрала последнее.

Через секунду я ощутил вкус её поцелуя. Руки с жадностью впились в мои скулы. Я рывком поднял Лену на ноги за талию. Её халат рассыпался, потеряв упругость ослабшего пояса. Развернув девушку спиной к столу, я прижал её собой, целовал её плечи, виски, подбородок, шею.

— Виктор… — вдруг услышал я. — Виктор, не надо… Не сейчас. Я не готова.

Я остановился.

Это было непросто. Это было очень непросто. Но, если зверь встречает на своём пути чересчур слабую жертву, его долг либо добить её одним движением, либо оставить в покое и найти другую, более подходящую жертву.