– Да, мам.

– Тоби.

– А вот папа мне бы поверил!

Да, никаких сомнений, подумала Нора и спросила:

– Так почему бы тебе не показать папе эти следы, когда он вернется?

– Долан говорит, что папа вообще больше не вернется.

Тоби захлопнул крышку кофейника и принялся выбирать два куска кукурузной лепешки помягче – один для себя, второй для бабушки. Если утром после внезапного исчезновения сыновей у Норы еще было намерение простить их, то теперь от подобных желаний не осталось и следа. Сколько же можно просить, увещевать и предостерегать, сердито думала она, чтобы эти несносные дурни поняли, что в присутствии Тоби ни в коем случае нельзя вести неосторожных разговоров. От него никогда ничего не ускользает. Он всегда ко всему прислушивается и вечно что-то обдумывает про себя – особенно в такие моменты, когда всем кажется, будто он ничем не занят. Тоби – очень впечатлительный и восприимчивый ребенок, внушала она старшим детям, стараясь выражаться максимально дипломатично – да, именно восприимчивый, более восприимчивый, чем любой из них: чем папа, чем Джози, чем она сама, Нора, и даже чем Долан, который, по его же собственной оценке, был образцом восприимчивости и без смущения говорил, что он столь же восприимчив, как греческие поэты, то есть способен воспринимать все вокруг и с удовольствием об этом рассказывать. Что ж, вот он, результат их вечной недооценки восприимчивости младшего братишки: Тоби вчера подслушал их ссору, и это не просто его напугало, но и, естественно, пробудило в его душе все другие страхи насчет отпечатков раздвоенного копыта и прочей дьявольщины, о которой, видимо, как раз и говорилось.

– Миссис Ларк! – Нора была настолько погружена в путаницу собственных мыслей, что и не заметила, как под окном пронеслась жуткая шляпка Джози, а через мгновение на пороге появилась и она сама, насмерть перепуганная. – Миссис Ларк! Там в наш холодный сарай кто-то забрался!

– Оно там. – Джози потянула ее за руку. – Видите?

Холодный сарай торчал, словно присев на корточки в зарослях низкорослых дубков, на дальнем краю двора, но сквозь густые ветки ничего разглядеть было невозможно, лишь слабо поблескивала в солнечных лучах, пробившихся сквозь листву, жестяная крыша. Щелястая дверь была чуть приоткрыта и хлябала на ржавых петлях, слабо постукивая о косяк.

– Что там такое?

– Я не знаю, мэм. Оно дверь изнутри чем-то подперло.

– Но это человек или… – Нора все-таки в последнюю секунду решила сменить направление, – животное?

Но было уже слишком поздно.

– Это чудовище, – обреченно промолвил Тоби и затих в объятиях Джози. Сейчас он больше походил на маленького мальчика из дешевой десятицентовой книжки сказок, чем на настоящего ребенка, и от этого снедавшее Нору беспокойство вылилось в приступ раздражения.

– Если вас обоих послушать, – сказала она, – так мы, пожалуй, живем где-нибудь на луне Гершеля[4].

Нора вернулась в дом, взяла стоявшее за кухонной дверью ружье и решительно направилась через двор к сараю. Солнце слепило ей глаза. По ребрам из подмышек ползли две противные щекочущие струйки пота, и она отчетливо чувствовала его запах, а заодно и запах своей одежды, без нужды напоминавший, как давно все у них в доме требовало стирки.

Холодный сарай являл собой самый безнадежный их опыт строительства и был воздвигнут в самые первые годы поселения: это был сложенный из саманного кирпича полукупол, который пережил череду сменявших друг друга протекающих и проваливающихся крыш, прежде чем Эммет остановился на нынешней жестяной кровле, которая, пожалуй, полностью убила первоначальное предназначение самого сарая. Его дверь, которая стала хорошо видна Норе, когда она обогнула край огорода, действительно была приоткрыта и чем-то подперта изнутри. Она никак не могла толком разглядеть, что там такое торчит в щели; с того места, где она стояла, это больше всего напоминало солдатский ботинок.