– Ну, бери своих собак и обезьяну, мальчик, и отправляйся, – сказал хозяин. – Вещи Витали останутся, понятно, у меня. Когда он выйдет из тюрьмы и расплатится со мной, то получит их.

Эти слова подали мне надежду.

– Если вы уверены, что он расплатится с вами, то продержите меня до тех пор, пока его выпустят из тюрьмы. Тогда он заплатит и за меня.

– Ты полагаешь? А я думаю, что за несколько дней Витали будет, пожалуй, в состоянии заплатить, но за два месяца – едва ли.

– Я буду есть очень мало.

– А собаки и обезьяна? Нет, тебе нужно уходить. Ты можешь зарабатывать деньги, давая представления в деревнях.

– Но как же отыщет меня Витали, когда выйдет из тюрьмы? Он ведь придет за мной сюда.

– Ты можешь вернуться к тому времени. А эти два месяца походи по ближним деревням и городам.

– А если Витали напишет мне?

– Я сберегу письмо до твоего прихода.

– Но ведь мне нельзя будет ответить ему!

– Хватит разговоров, ты мне надоел! Ведь я сказал, чтобы ты уходил. Ну, отправляйся, да поживее! Я вернусь сюда через пять минут, и если еще застану тебя здесь, то тебе придется плохо.

Настаивать было бесполезно. Я позвал собак, посадил на плечо Проказника, взял свою арфу и ушел.

Мне хотелось выйти из города как можно скорее, потому что собаки были без намордников. Что мне сказать, если встретится какой-нибудь полицейский? Что мне не на что купить намордники? Это была истинная правда, так как, когда я сосчитал свои деньги, их оказалось только одиннадцать су[6]. А что если и меня посадят в тюрьму? Если мы оба, я и Витали, будем в тюрьме, что станется с Проказником и собаками? Теперь я стал хозяином труппы и чувствовал ответственность, которую это налагало на меня.

Пока я торопливо шел, собаки часто оглядывались и смотрели на меня, а Проказник, сидевший на котомке за моей спиной, то и дело дергал меня за ухо, чтобы я обернулся. И когда я поворачивал голову, он начинал очень выразительно потирать себе живот.

Да, и они все, и я были страшно голодны, так как сегодня не завтракали.

Но делать было нечего. Одиннадцати су не могло хватить на завтрак и на обед. Придется поесть только раз в день и не сейчас, а немного попозднее.

Мы шли часа два. Собаки поглядывали на меня все жалобнее, а Проказник все чаще тянул за ухо и все сильнее потирал себе живот.

Наконец вдали показалась деревня. Когда мы добрались до нее, я вошел в булочную и спросил полтора фунта[7] хлеба.

– Вам следовало бы взять хотя бы два, – сказала хозяйка. – Ведь этих бедняжек тоже нужно кормить.

По-настоящему, нам, пожалуй, было бы мало и двух фунтов. Даже не считая Проказника, который ел мало, нам досталось бы тогда только по полуфунту на каждого.

Но нужно было экономить, и я сказал, что нам достаточно полутора фунтов, и попросил ее не резать больше.

– Хорошо, хорошо, – ответила она и все-таки отрезала немного больше, так что мне пришлось заплатить восемь су.

Собаки весело прыгали около меня, а Проказник вскрикивал и теребил меня за волосы.

Мы вышли из деревни и сделали привал под первым же деревом. Арфу я прислонил к стволу, а сам растянулся на траве. Собаки и Проказник уселись напротив меня.

Я разрезал хлеб на маленькие кусочки и стал раздавать их по очереди. Проказник скоро наелся, а остальные только отчасти утолили голод.

Когда мы поели, я решил обратиться к моим товарищам с небольшой речью и объяснить им, в каком положении мы очутились.

– Дела наши плохи, друзья, – начал я. – Хозяин сидит в тюрьме, а денег у нас нет.

Услышав знакомое слово, Капи встал на задние лапы и стал ходить по кругу, как бы собирая деньги с «почтенной публики».