Завороженно смотрит своими глазищами, а потом вдруг привстает на цыпочки и нежно и быстро целует. Наверное, в благодарность и под влиянием момента.

И я бы принял эту благодарность и отпустил, да только этот невинный поцелуй обжигает меня до самого нутра. И потому я притискиваю её к себе, кусаю, вынуждая раскрыть рот, скольжу языком по губам, зубам, а потом внутрь, неспешным воришкой, уверенным, что сегодня ночью добыча никуда от него не денется.

И сам же охреневаю от ощущений, которые мне дарит неумелый, но все более страстный, ответный поцелуй.

Я голодно впиваюсь в пухлый рот, сплетаюсь с ней языками, пью её дыхание и просто тащусь от рваных вздохов, которые слышу. Я не могу оторваться. Ни в первые мгновения, ни спустя какое-то время.

Готов продолжать это до бесконечности. Стоя вот так, в проеме двери в дорогущем отеле...

Сладкие губы. Сладкая девочка.

Моя девочка.

Пять лет назад

Ду-ура…

Я сидела в кровати и дулась на саму себя, обзывая разными нехорошими словами. Потому что и правда дура.

А еще мне было мучительно стыдно. За то, как смотрела на Веринского. Как потянулась поцеловать. Да, он подарил мне сказку, я даже не Золушкой себя чувствовала, а принцессой. И мозгов же хватило полезть к собственному начальнику со слюнявыми поцелуями.

И ведь не могла противиться себе. Он показался мне настолько волшебным, настолько восхитительным. Я просто не удержалась.

Никогда не замечала таких порывов за собой, таких желаний - да откуда? - а тут вот тебе. Проснулась. Нет бы выбрать кого-то пороще, так мне принц понадобился. Черный. Которому я вообще не сдалась. 

Он и ответил-то, наверное, от неожиданности.

А потом очнулся, отстранил и, буркнув что-то, развернулся и ушел.

Уволит, - подумала я с внезапой тоской. Как пить дать уволит. У меня не было времени на сплетни, которые его окружали, но и того, что я слышала и видела, хватало, чтобы понимать - Веринский не из начальников, которые спят с секретаршами. Особенно такими, как я. Он даже со своими роскошными сотрудницами не спит - а уж если случается, увольняет потом. Или они уходят сами, не выдерживая последующей холодности мужчины.

Сотрудниц он увольняет, временных любовниц выпроваживает, постоянной я сама букеты собираю…

Думать об этом было неприятно. Будто бы я хоть какие-то права на него имела. Ага, наивная чукотская девочка, права на одного из самых завидных холостяков Москвы.

Ну куда я сунулась?!

Уткнулась в подушку и взвыла.

А ведь мне через пятнадцать минут выходить на завтрак. Как я вообще смогу на него смотреть? 

Вздохнула. Как-как. Спокойно. Если и был шанс хоть как-то выйти из этой ситуации, так это сделать вид, что ничего не было. Что у меня не екает сердце при мысли о его губах; что не плющит о ревности при мысли о его женщинах. Что я вот вообще ни о чем таком и не думала. Никогда. Потому что фригидна и вообще лесбиянка.

Я повторяла себе что я фригидная лесбиянка вплоть до того момента, как в мою дверь постучались и, открыв её, я обнаружила там Михаила. В светлом костюме, рубашке в мелкую клетку с распахнутым воротом.

На это ворот я и уставилась.

На жилку, которая билась под ним и к которой так хотелось припасть губами.

Облизала губы, вздрогнула и поспешила поднять взгляд. Похоже, не очень-то и поспешила. Потому что Веринский смотрел на меня насмешливо.

Я почувствовала, что заливаюсь краской.

А он только спросил:

- Идем?

И подал мне руку.

Он никогда этого не делал. За исключением вчерашнего дня. Но вчера я была на высоченных каблуках и «спутницей», а сегодня просто секретаршей. Которой положено ходить на шаг сзади, я помнила из правил.