Братишка смеется. Кстати, об ужине: пора выдвигаться к витаминчикам. Почему не к офисным залежам? Потому что там мы уже душевно поработали, еды мало, а Кента планирую поразить имеющимся исправным калькулятором. Настольные часы хорошо было бы захомячить, а наручные я еще не разбирал. Прячем высохшую одежду в мешок, дротик между листов стенки шалаша, берем цапалку, шпатель, перчатки, свежевыстиранную сумку и идем за ужином.

Возвращаясь с пакетом и сумкой продуктов домой, мы уже предвкушали приятнейшую помывку и вкусный ужин в чистом, но…

– Где нычка, дохлятина? Мля, урою урода!

Я, скрючившись, валяюсь на мусоре, стараясь втянуть хоть глоток воздуха. Мощный тычок в солнечное сплетение и удар дубинкой по почкам вышибли все здоровье. Выброшенная из шалаша постель, раскиданный картон, разъяренный бандюк (тот самый, от соседнего с Боровом столика). Короче, сцена: «Приплыли».

– Где Борову добро нычите, твари? А ну, баклань, дохлятина, урою в натуре!

Вошедший в раж урод пинает упавшего Солдата ногами. Бешеная ненависть подбрасывает меня, как пружина. Рывок к шалашу, ручка дротика сама ложится в руки. Разворот назад.

– Хэк!

Отточенное в прошлой жизни «штыком коли», возврат на исходную. Хруст ломающегося пластика. Выронив дубинку из опускающейся руки, бандит неуклюже валится на спину. Обжигающая посмертная волна. К небу торчит криво стриженная рыжеватая бороденка и обломок рукоятки, упирающийся в грудь. Точно в сердце, до упора. Мастерство не пропьешь.

– Солдат, братишка, как ты?

Осматриваю лицо, голову, проверяю руки, тело.

– Где болит, братишка?

А он молчит и смотрит на покойника остановившимися глазами. Черт, может быть второй! Подхватив цапалку, резко взбегаю на строительную кучу. Осматриваюсь. Никого. Назад.

– Солдат, как ты?

– Номано, Сеант.

Нормально. Еще раз, уже спокойнее, осматриваю друга. Он молодец, успел свернуться клубком, только ссадины на руках да чуть содрана кожа на скуле. Мажу противовоспалительной мазью. Так, а что делать с трупом? Электрод вынимать не буду – пока он в ране, кровь почти не течет. Оттаскиваем тело к куче, закладываем мешками. Начнет смеркаться – поволочем в карьер, назад я Солдата доведу.

Как ни странно, нервы в порядок пришли довольно быстро. Сложили на место постель, подобрали картон. Шалаш здорово накренился – бандюк постарался, но начинать ремонт сейчас не с руки. Надо поесть.

М-да, не прошло и часа, как заколол человека, а сейчас сижу и наяриваю подбродивший кефир с подсохшей выпечкой. Хотя, какого, к хренам, человека? Урода бандитского. Солдат не отстает, тоже успокоился, повеселел. Вешаем остатки в пакете на завтрак. Чем заняться? Что-то не упирается идти назад по темноте: прошлого раза хватит за глаза. Присыпать урода опять же надо, чтобы точно не нашли. Полезу-ка на кучу, осмотрюсь.

Вот ангары. Народ сползается к дальнему, к ночлежке. Сортировка шуршит далеко в стороне. На пищевой помойке отдельные копошащиеся фигуры. Вот дорога к карьеру. Всматриваюсь. Пустая. Точно, до самых развалин ничего движущегося. А как лучше к ней пройти? Решение приходит сразу. Спускаюсь, откидываю мешки, снимаю с трупа кроссовки, вонючие носки, обгаженные штаны. Тьфу, урод трусы не носил. Ветровка от спортивного костюма, майку оставляем. Вещи, дубинку в пакет, выбросим по дороге. Крови натекло немного, собираем с мусором в тот же пакет. Чисто.

– Солдат, снимай рубашку, надевай эту рвань.

Переодеваюсь сам, хватаем труп за ноги, тащим. Между куч никого не встретили. Выхожу на дорогу, осматриваюсь. Норма. Тянем.