— Мне пора на работу, — глубоко вздыхаю, все еще ощущая на себе грубые прикосновения Рейна. Передернулась, а потом помогла Лиде встать. — Я завезу тебя в больницу, и пока меня не убедят, что с тобой все хорошо, не отстану от тебя. А Миша, — шумно сглотнула, почувствовав нарастающую злость, которая вновь нахлынула волной , — он еще попляшет.

Лида закивала, затем оперевшись о мою руку, поднялась. — Подбрось меня к дому, я сегодня не работник. И Георгию Владимировичу не говори о происшествии, — Лида склонила голову, прося об одолжении.

   — Мы с отцом сейчас редко сталкиваемся, ты же знаешь.

Но подруга сжала в тонкую полоску губы, которые тут же побледнели, как и вся краска отлила от щек. Она застыла на месте, чуть приоткрыв рот, собралась мне что-то сказать, и я понимаю это для нее очень важно, но потом Лида снова смыкает губы, опустив глаза, прошла мимо. В ее взгляде я видела желание поделиться чем-то сокровенным, давно засевшие в мыслях раздумья. Но вот только, о чем они… или о ком?

  Спустя пару часов я оказалась на пороге своего кабинета в отцовской палате. Он – главный финансист страны, и весь денежный поток проходят только через его подпись. Георгий Владимирович намерен из меня вылепить подобие себя, а потому в его планы не входит моя личная жизнь и мое мнение. И мне приходится плясать под его дудку, иначе… Закрыв глаза, я пару раз вдохнула и выдохнула, намереваясь с гордо поднятой головой войти вовнутрь. Намечается тяжелый день, и предстоит несколько важных встреч, на которых будут не только Петров, но и Рейн – отец Миши. Сам молодой человек исчез, будто сквозь землю провалился, и не явился на работу. И мне плевать, где он, если бы только меня это не касалось, но нет же. Вся женская половина офиса переспросила у меня по пути сюда, где же наш будущий «замначальник». Как будто насмехались надо мной, желая унизить, или уколоть. Перекинув на другую руку кипу врученных мне бумаг на подпись, я открыла дверь и тут же выронила все содержимое, потому что была ошарашена своим гостем.

— Федя? — испуганно переспрашиваю, желая убедиться, что он не призрак моего воображения. Тем более после утренней встряски, которую Рейн не поскупился устроить. Борзый встал с кресла, на котором сижу я, затем аккуратно поставил на стол фоторамку. Мне поплохело моментально, потому как на ней изображена Лика. Фотография, сделанная несколько дней назад, и моя девочка счастливо улыбается, не подозревая, что ее отец сейчас рассматривал свою копию. Федор был темнее тучи, скулы ходили ходуном, в глазах суровый блеск, отражающий то, что он все понял, и теперь мне придет конец. Из-за моего плеча раздался громкий, но прокуренный голос отца. Подпрыгнув от испуга, я обернулась.

— Папа, — окликаю Георгия Владимировича, прошедшего мимо меня, сделав вид, будто не заметил ни разбросанных бумаг, ни дочери, шокированную появлением человека из прошлого. Мужчина протянул руку Борзому, но тот проигнорировал рукопожатие, приступив сразу к делу.

— Я пришёл за Варварой и Ликой, Георгий Владимирович, — заявляет Федор, совершенно иначе представив себя, чем вчера. Сегодня он гораздо взрослее, выше и мощнее. И даже легкая щетина, покрывающая щеки, придает ему мужественность и силу, хотя восемь лет назад он яро утверждал, что не сможет уже отделаться от привычки бриться каждое утро. Потому что в Военной Академии не принято ходить с «зарослями». Вспыхнувшее воспоминание вечера, а именно поцелуя, возродило во мне противоречивые эмоции, но было легко не обращать на них внимания, потому что сейчас Борзый имеет, как минимум, один козырь на руках – наша девочка.