Иван Гурнов, заведующий патологическим отделением в больнице Мономаха, одновременно работал и в СК: именно Суркова в свое время предложила ему сотрудничество. Если Мономах и мог положиться на чьи-то слова, то, пожалуй, только на слова Ивана!

– Ему – да, – ответил он на вопрос собеседницы.

– Вот и ладненько… Владимир Всеволодович, насколько хорошо вы знали покойного?

– Честно признаюсь, хотел бы знать лучше, – вздохнул он. – Не стану лукавить, Алла Гурьевна, я не знаю, принимал ли Костя наркотики, и понятия не имею, что могло его заставить это сделать! Единственное, на что я могу опереться, – это слова Маши Калгановой и идиотские доводы следователя о том, что, дескать, развод родителей мог заставить великовозрастного парня стать наркоманом!

– Согласна, – кивнула Суркова, – это ни в какие ворота не лезет! Скорее можно поверить в то, что он не выдержал напряженного графика рабо…

– Ерунда, Алла Гурьевна! – перебил Мономах. – Ординаторам и впрямь приходится вкалывать, но у нас не потогонная система, как в Штатах или в Южной Корее, да и в эту профессию не идут слабаки, уж можете мне поверить, – особенно если речь идет о потомственных врачах! Мать Кости – врач, дедушки и бабушки – тоже, поэтому он отлично представлял себе, что это за работа, и не сломался бы так легко!

– Вы не можете с уверенностью это утверждать, – возразила Суркова. – Сами же сказали, что недостаточно близко знали парня!

– Я в общем говорил.

– В нашем деле необходима конкретика. Попробуем ее добыть, а я прослежу, чтобы все было сделано добросовестно. Вы не смотрите, что Валерия Медведь молода, она весьма неплохой специалист, а станет еще лучше, когда приобретет побольше опыта. Она справилась с несколькими сложными делами, и я научилась ей доверять. Лера умна, въедлива и изобретательна. Если вы верите мне, то должны поверить и в нее!

Пациентка Градская, которую навязала Мономаху Анна Нелидова, явно ощущала себя не в своей тарелке, лежа в одиночестве в одноместной ВИП-палате. Когда он вошел, она смотрела телевизор, пульт от которого находился у нее в руке. При его появлении Градская отключила звук и напряглась: заведующий отделением не был ее лечащим врачом, и его приход, по ее мнению, не сулил ничего хорошего. Однако Мономах принес отличные новости.

– Добрый день, – поздоровался он, усаживаясь на стул рядом с койкой больной. – Завтра прооперируем вас.

– Правда? – обрадовалась Градская. – Вы будете оперировать?

Он кивнул.

– Ой, как хорошо! Говорят, вы лучший хирург этой больницы?

– Не врут, – усмехнулся Мономах, ложная скромность, на его взгляд, могла украсить только барышень, да и то не всегда. – Как ваше самочувствие… вообще?

– Ой, да все нормально, честно!

– У вас есть все препараты?

– Да, слава богу… С тех пор как я выписалась из онкологического института, мне стало значительно легче!

– Ну, так и должно быть, – пожал он плечами. – Я видел в вашей карте, что вам удалили молочную железу и провели химиотерапию.

– Да-да, а всего, говорят, надо как минимум три – для полной уверенности, что болезнь не вернется. Но знаете, доктор, я в больнице чувствовала себя очень плохо, и химиотерапия не помогала как будто бы…

– Так бывает в начале лечения, – не дослушав, объяснил Мономах. – Потом организм начинает принимать препараты – во всяком случае, при положительной динамике лечения.

– А я все-таки благодарна тому мальчику, который посоветовал мне перейти на амбулаторное лечение!

– Какому еще мальчику?

– Ну там, в больнице, мой лечащий врач… вернее, ординатор, наверное? Вот он и убедил меня, что лучше выписаться и продолжать лечение амбулаторно, и даже подсказал, где удобнее это сделать. И с тех пор мне стало намного лучше!