– Что это у него за колпак? – спросил я. – Он что, приклеен?

– Прическа, – сказала Софи.

– Что «прическа»? – не понял я.

– У Мары на голове. Поэтому и не падает. Тогда прически такие делали – накручивали волосы на вертикальные шпильки. Получалось как храм из собственных волос. Внутри делали крохотный алтарь из цветочных лепестков. А потом устраивали специальную ганапуджу и звали в этот храм какого-нибудь бога…

– Тогда – это когда? – спросил я.

– В Индии. Две с половиной тысячи лет назад.

Ее знания впечатляли. Может, я и сам знал бы не меньше, если бы, как она, годами мечтал попасть в это место. Но неделю назад я даже не знал, что оно существует. А вот она знала…

Следующую картину я уже видел.

Она изображала похороны рыцаря, которого провожало множество печальных господ с модными бородками над круглыми кружевными воротниками. Хоронили тоже Дракулу – только он теперь был в латах с длинной пробоиной на груди, над которой висел большущий синий комар, изображавший, надо было понимать, душу. Заметив этого комара, я вспомнил, где видел его раньше.

– У нашего главного в хамлете такая фреска, – сказал я. – Только во всю стену. По кругу.

– Это из Круглой Комнаты, – ответила Софи.

– А что за синий комар? Душа?

Софи засмеялась.

– Ну ты даешь, Рама. Какая у Дракулы душа?

– А что это тогда?

– То, что вместо.

Я решил не спрашивать, что у вампира вместо души – вопрос мог показаться ей глупым. Тем более что ответом на него, скорей всего, оказался бы какой-нибудь дискурсизм. Мне было интересно другое – как Дракула ухитрился умереть в средневековой Испании, дожив перед этим до середины прошлого века. Этот вопрос уже вертелся у меня на языке – но тут я увидел следующую картину.

Она опять изображала похороны Дракулы.

Только на этот раз Дракула был одет мексиканским ковбоем. Он покоился в открытом гробу, а на его груди лежало черное сомбреро, усеянное по периметру маленькими оловянными черепами. Провожатые были и на этой картине – индейцы в боевой раскраске несли на бархатных подушках револьверы и какие-то громоздкие ордена, сверкавшие множеством бриллиантов.

Один особенно торжественный индеец шел перед гробом – и нес маленького румяного младенца. Над грудью мертвого Дракулы не было комара. Зато он парил над младенцем. Точно такой же, как на прошлой картине, только красный.

– Опять из Круглой Комнаты, – сказала Софи.

Меня начинала угнетать ее осведомленность.

– А что это за Круглая Комната? – спросил я.

– Она раньше была в самой высокой башне замка. Там у Дракулы был кабинет. А потом она схлопнулась.

– Схлопнулась?

– Ну да. Воздушные замки ведь не рушатся. Они схлопываются. Иногда по частям. А бывает, сразу целиком.

– Эти фрески были на стенах? – спросил я.

– Нет, – сказала Софи. – Они иногда проецировались на стены. Две или три сохранились на фотографиях. Их просто перерисовали краской…

Я отчего-то вспомнил дом Энлиля Маратовича. Он отличался от замка Дракулы глубиной и формой – но вообще-то это была такая же подземная пустота. Только наши вампиры называли его жилище большой землянкой. Видимо, землянка – это и был отечественный вариант воздушного замка.

Картина с мексиканскими похоронами была последней – дальше галерея упиралась в закрытую дверь. Софи несколько раз дернула ручку – но дверь не открылась.

– Пошли назад, – сказала она. – Пока нас не застукали.

– А что будет? – спросил я.

– Ничего хорошего. По замку Дракулы не разрешают просто так гулять. Боятся, что он схлопнется дальше. Как Круглая Комната.

На прощание я еще раз осмотрел картину с индейцами и красным комаром.