– Что-то меняется. Грейс никогда так далеко не заходила, ты же знаешь.

– Я с ней никогда лбами не сталкивался, – жужжит Лабин.

– Она всегда была одна против всего мира. Но эта зараза, которую подцепил Джин, все переменила. Ее стали слушать. Это опасно.

– Для корпов.

– Для всех нас. Не ты ли меня предупреждал, на что способны корпы, если станут действовать дружно? Не ты ли сказал, что…

«…возможно, придется действовать на упреждение…»

Желудок у Кларк куда-то проваливается.

– Кен, – медленно жужжит она, – ты же понимаешь, что Грейс просто чокнутая, нет?

Он не торопится с ответом. Кларк надоедает ждать.

– Ну правда, ты бы ее только послушал. Для нее война как будто и не кончалась. Стоит кому-то чихнуть, она уже ищет биологическое оружие.

Силуэт Лабина за фонарем чуть сдвигается: кажется, он пожал плечами.

– Есть несколько любопытных совпадений, – говорит он. – Джин попадает в «Атлантиду» с тяжелым ранением. Джерри оперирует его в медотсеке, за которым мы не можем вести полноценного наблюдения, и помещает в карантин.

– Карантин – это из-за Бетагемота, – напоминает Кларк.

– Как ты сама не раз отмечала, к Бетагемоту мы все иммунны. Удивляюсь, как это ты не усомнилась в ее оправданиях. – Видя, что Кларк молчит, он продолжает: – Джина отпускают с «побочной инфекцией», которая не распознается нашим оборудованием и пока не поддается лечению.

– Но ты же там был, Кен. Джерри не хотела выпускать Джина из карантина. За это Дейл ее и исколошматил. Изоляция нулевого пациента – не самый дальновидный вариант, если тебе надо распространить чуму.

– Полагаю, – жужжит в ответ Лабин, – на это Грейс скажет: они предвидели, что мы все равно его вытащим, и устроили представление, как раз и рассчитывая, что кто-нибудь потом за них вступится.

– То есть они для того его заперли, чтобы освободить? – Кларк с намеком поглядывает на электролизный приемник Лабина. – Тебе там кислорода хватает, Кен?

– Я просто излагаю, как могла бы рассуждать Грейс.

– Довольно извращенный ход мысли, даже для… – До нее доходит. – То есть она и в самом деле так говорит?

Фонарик у него на лбу слегка покачивается.

– Так слухи до тебя дошли. Ты все уже знаешь. – Она качает головой, презирая себя. – А я еще надеялась тебя раскачать.

– Я всегда готов тебя выслушать.

– Мог бы сделать кое-что еще. То есть я понимаю, что ты не хочешь лезть в эти дела, но Грейс же охреневшая психопатка. Она лезет в драку, а кого затянет в струю, ей плевать.

Лабин неподвижен, непроницаем.

– Я ожидал от тебя большего к ней сочувствия.

– Это как понимать?

– Никак, – жужжит он, выдержав паузу. – Но, что бы ты ни думала о поведении Грейс, ее опасения не совсем беспочвенны.

– Брось, Кен. Война окончена. – Она принимает его молчание за согласие. – И зачем бы корпам начинать ее сызнова?

– Затем, что они проиграли.

– Это уже древняя история.

– Было время, когда ты считала себя пострадавшей стороной, – напоминает он. – Сколько крови пришлось пролить, прежде чем ты сочла, что расквиталась до конца?

Его металлический, такой холодный голос вдруг оказывается совсем рядом, звучит прямо у нее в голове.

– Я… была неправа, – помедлив, говорит Кларк.

– Это тебя не остановило. – Он отворачивается к своей установке.

– Кен, – зовет она.

Он смотрит на нее.

– Это же чушь. Сплошные «если». Сто к одному, что Джин просто подцепил что-то от покусавшей его рыбины.

– Предположим.

– Кто сказал, что здесь не болтаются сотни зловредных микробов, которых пока не обнаружили? Несколько лет назад и про Бетагемот никто не слышал.

– Это я помню.