– Говорил же, что от баб одни проблемы, – кричит Марат, перекрывая вопли новомодного диджея. – Они хороши только в одном, – показывает определённый знак, тыкая языком во внутреннюю сторону щеки.

– А как же дети? Продолжение рода? – вяло спорю с ним, желая диджею подавиться и помолчать хотя бы пять минут.

– Мои дети либо бултыхаются в презервативе, либо стекают по стене, – ржёт Башар, поднимая руку и подзывая официантку. – Я не создан для высоких чувств, крепкой семьи и хомута на шее. Могу подкатить к цыпочке, даже взять её на море, но после прощаюсь и бегу без оглядки.

Оставляю при себе своё мнение, закатываю глаза и нащупываю пульсирующую боль в висках. Она, как горох, отскакивает от черепной коробки с каждым резким звуком, диссонируя и дребезжа. Надолго моей выдержки не хватит. Вечер – говно, а компания друга напрягает.

Марат делает грудастой официантке заказ, игриво шлёпает её по попе и кроет лучезарной улыбкой, поигрывая ямочками на щеках. От него всегда девчонки заходились в визге, и в институте, и на тусовках. Везде… Я так не мог, и сколько бы он не давал советов, мне доставались лишь остатки, не заинтересовавшие друзей.

И, вроде, не урод, не дрыщ, не кусок заплывшего сала, а девушки обходили меня стороной, считая хмурым, замкнутым придурком. Единственным ценным приобретением стала жена, да и то, она сама меня совратила. Я тогда не верил сам себе. Красавица, душа компании, из хорошей семьи, а повелась на молчаливого парня, строчащего в блокнотике стишки.

– Слушай, меня тут Гречанин на ежегодный съезд позвал, так я озаботился, внёс за нас членские взносы и забронировал палатку, – Марат отрывается от виляющей бёдрами официантки и давит своим вниманием на меня. – Приводи себя в порядок. Стрижка там… Маникюр, педикюр, – морщится, наклоняясь и рассматривая мои кроссовки, будто сквозь них прорезались острые когти. – Егор обещал в этот заезд много курочек. Так что оторвёмся.

– Давай без меня, – слишком громко припечатываю донышко бутылки к столу, собираясь послать в пешее путешествие и клуб, и слишком навязчивого друга. – Не до курочек мне.

– В твоих интересах согласиться, – прищуривается Башаров, пригвождая почерневшим взглядом. Он младше на два года, но всегда умел верховодить. И эта чернота мне знакома. В ней вызов, власть, намерение поломать. – Знаешь же, что я могу долго и с упоением портить жизнь окружающим. Тебе нужно моё пристальное внимание? Сомневаюсь. Давай уговор. Мы едем на слёт, проводим три дня на природе, а потом делай, что хочешь.

Сложно не согласиться и не пойти на сговор. Лучше перетерпеть переизбыток башаровской энергии три дня, чем отбиваться длительное время палками. Недовольно искривляю губы в улыбке и киваю, лишь бы отстал. Сразу нахожу повод покинуть клуб. За день надо привести себя в подобающий вид. Не люблю мужиков с сальными патлами и колючей мордой, предпочитая короткую стрижку и гладко выбритое лицо.

– Оставляю тебя, Марат, – с удовольствием хлопаю друга по спине, приложив чуть больше силы для удара. – Займусь гардеробом и покупкой пены для бритья. В общем, ты развлекайся, а у меня стирка, сбор рюкзака… Шампунь кончился, а вместо геля для душа хозяйственное мыло, оставленное ещё дедом.

Спешу на выход, пользуясь мысленной паузой Марата, переваривающего весь бред, что я наговорил. Глотнув свежесть ночного воздуха, решаюсь отказаться от такси и пройтись пешком. Слишком долго мышцы не получали привычной нагрузки, и сейчас тело радостно восприняло быструю ходьбу. Башаров прав. Хватит хандрить, топить горе в бухле, прикапывать себя чувством ущербности. Надо встряхнуться, сменить обстановку, а после вернуться к работе. Не смогу писать, так хоть займусь редактурой. А осенью соглашусь преподавать в университете. Отец давно зовёт.