Глупая. Радиус поражения ее магии оказался настолько велик, что сработали все защитные амулеты разом. До сих вспоминались огромные глаза и невозмутимая улыбка, несмотря на явный страх, когда мой автомобиль остановился напротив княгини. Командир лейб-гвардии, Баро Степанович, попросил Ольгу сесть в салон по моей просьбе, а она отказалась. Фактически послала цесаревича.

Ведьма.

— Почему на тебе нет браслета?

Убрав пшеничную прядь с лица Ольги, я осторожно обрисовал острую скулу, затем провел пальцем по ее губам. Нижняя была гораздо полнее верхней, чем придавала резким чертам немного мягкости и чувственности.

В который раз я отметил, что утонченная красота Ольги не шла ни в какое сравнение с вульгарностью многих особ в обществе. К тому же не увядала с годами. И в двадцать один, и в тридцать один моя княгиня оставалась самой прекрасной женщиной императорского двора.

Будто услышав меня, Ольга наморщила курносый нос и фыркнула. Излом бровей показал складки от морщинок между ними, стоило ей нахмуриться.

— Я не принадлежу к царской семье, Ваше Императорское Высочество, — чуть холоднее прежнего ответил Влад.

Я замер и поднял голову, уставившись на икону Николая Чудотворца, чей печальный взор будто смотрел в самую суть моей проклятой души. Будь я чуть более религиозен, решил бы, что святой меня осуждает за недобрые мысли и неправедную жизнь.

— Мы уже на «вы», братец? — медленно повернувшись, я с интересом посмотрел на застывшего Влада.

На плече в том месте, где цепь призванного разодрала мундир, появилась глубокая рана. Из-за крови, сочившейся беспрестанно, форма теперь выглядела неряшливой и перепачканной. Я посмотрел выше и впился им в знакомые черты в ожидании реакции. Однако при упоминании нашего родства на лице старшего брата не дрогнул ни один мускул.

Поразительная выдержка, почти как у меня.

— Не упоминайте о нашей непростительной кровной связи, Ваше Императорское Высочество. У стен бывают уши, а слухи нам ни к чему. Я оговорился ранее, приму любое наказание за дерзость, — он склонил голову, хоть и не очень охотно.

— Вроде бы век дикости и скудоумия закончился лет сто назад.

— Твой отец так не считает, Алекс, — перешел на французский Влад.

— Наш отец, — поправил я, и брат вздрогнул, а в светло-серых глазах заскакали искры давно тлеющего гнева.

Я лучше многих знал, как Влад злился на императора. Возможно, перешел бы на сторону революционеров. Или уже перешел, но тщательно скрывал сей факт. Потому что случались в жизни вещи, которые ребенок не прощал родителю.

Например, когда мать Влада отправили на смерть в Пустоту, прикрывшись спасением ее отряда. Все для того, чтобы скрыть позорную связь императора с его личной охранницей. А потом Злату Ящинскую сгноили в сумасшедшем доме, оставив брата фактически сиротой при живом родителе.

— Его императорское величество мне не отец, — выплюнул Влад и стиснул пальцы в кулак. — Никогда им не был и не станет.

— Тогда кто тебе я?

И вновь наш бессмысленный разговор зашел в тупик. Тысячи раз мы начинали его, затем расходились в стороны, так и не придя к однозначному итогу. Лишь ответ Влада оставался неизменным:

— Вы — мой будущий император. Потому я останусь на службе до вашего восшествия на престол.

— Переходи на русскую речь, мы все-таки не в Париже, — спокойно сказал я, потирая виски. — К тому же увольнение в запас национального героя грозило бы бунтами в армии.

От французского страшно разболелась голова в том месте, куда старший унтер-офицер ударил меня в пылу борьбы. Я поднялся, затем стащил пальто, испорченное бурыми пятнами. Бросил его на кушетку, а потом подошел к столику и потянулся к стоящему там графину. Шум льющейся воды немного успокоил расшатанные адреналиновым всплеском нервы.