Юноша машинально берет предложенное и даже кусает, радуюсь про себя, за время наших совместных пикников, кажись, его настроение стало получше, однако до нормального приема пищи еще далеко.

Я не психотерапевт, у расстройств пищевого поведения корень проблемы всегда лежит в психическом состоянии, квалификацией лечить и лезть в голову другому человеку, копаясь в его глубинных воспоминаниях и детских травмах, я не обладаю, увы.

Генри склоняет голову так, что челка падает на глаза, и совершенно невозможно понять, о чем он думает.

- Перестань приносить мне все это, - тарелка с брошенной на ней надкушенной булочкой отодвигается прочь.

- Почему?

По моей просьбе в беседке организовали круглый небольшой столик и пару стульев, так вести беседу и трапезничать гораздо удобнее.

- Я ненавижу еду.

Округляю невольно глаза. Впервые он заговорил о себе и своих предпочтениях.

- Что ты имеешь в виду, Генри? – мягко интересуюсь у младшего брата супруга, раз уж первый поднял эту тему, поощряю его участливой улыбкой. Это существенный прогресс. Не нужно держать в себе то, что тяготит. Можно и необходимо говорить о своих переживаниях, это я и пыталась дать ему понять.

- Потому что…я не заслуживаю пищи. Когда ем, испытываю чувство вины.

Генри опускает голову еще ниже.

Чувство вины?

- Но…почему?

- Потому что я никчемен. Я жаден к тому, чего не заслуживаю и чем не имею права обладать.

Генри поднимает голову, в его темных глазах непроглядная бездна.

Хмурюсь, но никак не могу понять его линию рассуждений.

- Ева, я жалок, да? – на лице мальчишки страх.

- Вовсе нет! – отрицаю я, но у юноши нет никакой веры моим словам. Признать проблему – уже наполовину ее решить.

Я хочу ему помочь, но вот как? Образование психологического у меня нет, лишнее давление на Генри может только усугубить его состояние.

Робко прикусываю губу и осторожно узнаю:

- А…ты говорил о том, как себя чувствуешь, с братом?

- За ребенка меня принимаешь? – ершится моментально подобно дикобразу молодой парень.

Не отвечаю, потому что, боюсь, мой утвердительный ответ ему не понравится. Не достигшие восемнадцати лет для меня действительно дети, и мне плевать, что законы этого мира считают иначе. Даже двадцатилетний детина порой может себя как маленький вести, и это нормально, с выросшей продолжительностью жизни граница взрослости отодвинулась от фактического наступления половозрелости.

- Не станет о меня слушать, - бухтит под нос подросток. – Ему не до того, постоянно дела, пашет как вол без выходных. Эти дворяне, которые ринулись сюда после того, как Юг вошел в состав империи, вместо того чтобы помогать, только больше проблем добавляют. Да и повстанцы из коренного населения…Короче, я не хочу грузить других подобной мелочью.

Я натянуто улыбаюсь, благодаря Генри за то, что он начал делиться своими мыслями, чтобы не дать чувствительному подростку снова закрыться и потерять доверие. Из сказанного им, становится понятно, что младший не питает к старшему брату ненависти, как могло показаться поначалу, и даже заботиться по-своему, боится побеспокоить, даже чересчур. Не все потеряно в этой семье, но Глену бы не помешало уделять своему младшенькому больше времени и внимания.

- Эмили, - зову я, когда мы с горничной возвращаемся обратно в пристройку.

- Да, ваше сиятельство?

- Он сказал мне не высовываться, но…Я же могу посетить кухню, верно? Или на это нужно спросить разрешения?

Не говорю, но служанка и без того понимает, кого я имею в виду. Хочется претворить в жизнь кое-какую идею, но получится это только с доступом к основной кухне.